Евреи, которых не было. Книга 1

В-третьих, поражает сила мины, так легко заложенной евреем Схарией. Этот удивительный человек, похоже, просто зарывал свой талант в землю: таким, как он, любая разведка вымостит жизненный путь золотыми слитками! Нет, ну вы покажите мне еще хоть одного разведчика, который с такой невероятной легкостью и так успешно завербовал бы местную агентуру… Да какую! Какие успешные, какие ценные кадры! Явно незаурядные священники. Такие умницы, что царь, прибыв в Новгород, сразу обращает на них внимание. Косвенно, через них, вербуется уже окружение царя и чуть ли не сам царь. Вот это да!

Схарии давно уже нет в Новгороде, самого Новгородского княжества уже нет, а заложенная Схарией мина все тикает! Да не только тикает, еще и в 1504 году, то есть через тридцать четыре года после приезда Схарии в Новгород, — заложенная им мина взрывается.

В-четвертых, удивляет реакция московитов на учение Схарии: как легко все же удалось их перевербовать, привлечь на свою сторону, вселить сомнение в правильности догм своей церкви. Как это у Мюллера в «Семнадцати мгновениях весны»: «Как это я вас ловко перевербовал… И без всяких этих штучек, хе-хе-хе…».

Вот эта легкость впадения в ересь, вся эта странная история того, как русские люди бегут в Литву (то есть в Западную Русь) и выкрещиваются… то есть обрезаются в иудаизм, оставляет у меня чувство тягостного, порой горького недоумения.

Действительно, ну что это за священники, которых так просто перевербовать, — потряси пред ними Каббалой, они и побегут, куда им скажут! И, наконец, я не очень понимаю поступки русского правительства и лично Ивана III.

Если священники в Московии могут стать «смиренными постниками, ревностными в исполнении всех обязанностей благочестия» только с помощью учителей-евреев, то Московию, конечно, жалко. Но ведь и отчаиваться же нельзя! Иван III явно не прав, начиная бороться с такой полезной ересью.

Давайте подойдем к вопросу с точки зрения государственной. Если один-единственный еврей сумел сделать множество приличных людей из целой толпы запойных невежественных попов, что должно делать государство?

Разумеется, необходимо ввести в Московию как можно большее число евреев, — заманить высокими окладами, дарить им земли и привилегии… Лишь бы ехали и брали под свою руку, начинали воспитывать православное духовенство! Чтобы было побольше хороших попов, хотя бы для этого.

Не пойдут евреи добром в Московию — необходимо начать войну с Великим княжеством Литовским, вторгнуться вглубь его территории. Войскам следует дать задание — наловить как можно больше евреев, а пойманных евреев надо крепко связать, привезти в Москву и там поставить их во главе специальной семинарии, даже духовной академии для священников!

Между прочим, я сейчас почти не шучу: уважающий себя правитель ни в коем случае не должен упускать ни одного шанса сделать своих подданных умнее и интеллигентнее.

Но, кажется, я могу объяснить, почему в Московии имела такой успех секта, почему для интеллектуальной жизни Московии такую громадную роль сыграла проповедь одного-единственного Схарии. В какой-то мере это объясняет и причину такой популярности евреев вообще… Дело в том, что Московия — это совершенно жуткая провинция. Провинция и в масштабах славянского мира, и всего мира вообще.

Из Московии далеко до всех центров цивилизации. Московия постоянно имеет дело не с этими самыми «центрами», а с их дальней периферией, то есть тоже с духовной провинцией. Не с Константинополем, а с Болгарией и Украиной. Не с Францией, а с Польшей. Не с Кельном и Мюнхеном, а с диковатыми немцами Прибалтики. Не с Персией, а Дербентом.

У московитов — страшный дефицит любой информации о чем бы то ни было. Любых сведений, мнений, суждений, представлений. Невероятный дефицит общения с любым «не таким» человеком, колоссальная ценность любой возможности хоть какого-то сопоставления, сравнения, общения.

Любая информация, приходящая из внешнего мира, просто обречена на колоссальное внимание, может быть, даже и избыточное. Может быть, и не стоят эта книга, эта идея или эта теория выеденного яйца, но ведь в Московии же этого не знают. Сравнивать не с чем, никакого опыта критики, опыта оценки происходящего нет. И более того: любое мнение, отличное от привычного, любая форма отклонения от стандарта воспринимаются с восторгом именно потому, что они новые и непривычные. Так провинциальные интеллигенты в СССР 1950–1960-х годов выбрасывали порой прекрасную старинную мебель, чтобы поставить на ее место безобразную, непрочную и дешевую — но «зато» современную.