Еврей Петра Великого

Играли дворовые музыканты, специально обученные, под началом немецкого капельмейстера Клейнмихеля. Показывая пример, Петр открыл танцы. С ним в паре шла бело-розовая немочка, жена брауншвейгского посланника. Сам посланник стоял в стороне, помахивая рукой в такт музыке с чрезвычайно довольным видом. Слуги разносили меж танцующими флин — гретое пиво с коньяком и лимонным соком. Алкоголь делал свое дело: в обрезанной одежде, растрепанные и пьяные, гости скакали, топали и вертели повизгивающих женщин. Странное, со стоном бьющее через край веселье овладело всеми.

Дивьер плясал с Анной Меншиковой — курносой русой красавицей, востроглазой, как брат, большегрудой и крутобедрой. Он уже за столом приметил ее и не спускал с нее глаз, и девушка то и дело как бы невзначай поглядывала на красивого смуглого иностранца. Она не была мастерицею строить куры, и неумелое ее поглядывание обжигало темпераментного пирата синим пороховым огнем. Оценив Анну по матросскому счету, он пришел к выводу, что заняться ею следует, и не откладывая. Он и не откладывал. Он методически переводил взгляд с лица девушки на ее высокую грудь и гадал о том, чья она дочь и что за этим стоит. А потом начались танцы, Дивьер пригласил ожидавшую приглашения Анну и уже ее не отпускал.

Алексашка в зеленых штанах, в сбившемся набок парике подлетел, держа руку на эфесе шпаги.

— А ну, отпусти! — высоким голосом закричал Алексашка. — Чего вцепился! Не про тебя это!

Увидев подходившего Петра, Дивьер подумал и не отпустил.

— Это что такое? — сдвинув короткие брови, сказал Петр. — Почему не танцуете?

— Да это сестра моя, мин херц! — возмущенно кричал Меншиков. — Анька это! Да чтобы всякий жид…

— Не всякий жид, — строго перебил Петр, — а советник по делам тайного сыска Антон Мануйлович Дивьер.

«Стоило рубить, — вихрем пронеслось в красивой голове Дивьера. — Вот плата. А эта роскошная девка — сестра Меншикова… В этой стране, кажется, можно жить».

Перед утром Петр, выйдя из Лефортова дворца, отправился по знакомым улочкам к нарядному домику Анны Монс. Пьяный Кабысдох увязался за хозяином. Шатаясь и падая, он пел ругательную песню, потом замолчал.

— Ну, где ты там? — обернулся Петр; карлу могла загрызть собака, и это было бы огорчительно.

— Вот я! — откликнулся Кабысдох из чьей-то цветочной клумбы. — Живот подвело, Ваше Величество… А-а! — вдруг завопил карла. — Змея! Из меня змея лезет! Государь!

Помедлив мгновение, царь решительно шагнул в цветы, нагнулся над присевшим карлой и протянул руку.

— Это не змея, дурак! — облегченно сказал Петр, змей боявшийся. — Смотри, что это: нутряной червь. А почечуй почему не лечишь? Завтра я тебе шишку вырежу, и анатомии заодно подучу: все польза будет. Смотри только, не сбеги!

Кабысдох от ужаса выл, ему из-за заборов отвечали собаки.

5 ВЕСЕЛЫЙ ОСТРОВ. 1703-1704

Но пора поговорить о народе!

— А что о нем говорить? Народ — он и есть народ.

— Строительство потребует десятки тысяч душ.

— Десятки! А сотни не угодно ли?

— Тут полно чуди. Вот и надо их выловить и сюда свезти.

— Чудь! Они нашего наречья не понимают и кишкой тонки.

— По кишечной части никто не устоит против русского мужика.

— Верно заметил, Ваше превосходительство: русский мужик — дурак отличный. Такого во всем свете не сыскать.

— Пора, господа, пора поговорить о народе.

Дивьер, сидя в углу комнаты, в стороне от стола, ухмыльнулся насмешливо. Что это значит — народ? То серое месиво, что вчера из-под палки взялось возводить пятый крепостной бастион? Ивашки да Агашки? Или этот гусь крашеный, Алексашка проклятый Меншиков? Вон сидит, развалился, ножку за ножку заложил: «По кишечной части…»

Меншикова Дивьер не то чтобы ненавидел — но опасался всерьез. Попытка посвататься к Анне окончилась неудачею: на жениха спустили собак и слуг, и только выдернутый из тына кол да быстрые ноги спасли его от растерзания. Дивьер знал, что приказал хозяин, спуская дворню: «Бить до смерти!» Знал — и все же не ненавидел. Ну можно ли ненавидеть бревно, свалившееся тебе на ногу! Изрубить его можно на полешки и печку протопить с пользою… Но Меншикова нельзя было ни рубить, ни резать — за это царь оторвал бы голову. А посему Алексашку следовало опасаться, как змеи в траве: он ведь тоже этого не забыл: «Бить до смерти!» — а если и забыл, то вспомнит еще не раз. Дивьер ему напомнит, да и Анна.

Анна имела круглое пухлое лицо и голубые, чуть водянистые глаза, всегда как бы чем-то удивленные. Тонкая ее и шелковистая кожа оставалась теплой даже в самую скверную невскую погоду, и это было приятно и волнующе до тяжести в коленках. Ее любимым словом было «ой!»: «Ой, Антоша!», «Ой, батюшки!», «Ой, нечистая сила!» Антуан Дивьер решил на ней жениться, во что бы то ни стало.

Сидя в углу комнаты, в царевом домике на Веселом острове, что в устье реки Невы, он ждал прихода хозяина. Петр должен был вот-вот прибыть; отпустив своих людей, он задержался на строительстве крепости: бродил там, выдирая ноги из ледяной грязищи, вокруг бастионов.