Еврей в России больше, чем еврей, и больше он, чем русский

По воле изготовившей этот телесериал кинокомпании «Риск» чисто еврейское черниговское местечко Сновск было превращено в многоликий вавилон евреев, немцев, украинцев, поляков, слившихся в смешанных браках и благолепии «сталинской дружбы народов». В ассимиляционном раже авторы даже заставили евреев в синагоге принять решение построить… православную церковь.

На самом же деле, никакой плавильный котел народов СССР, впрочем, как и во всех других империях прошлого, так и не образовался. «Новая общность людей» под названием «советский человек» не возникла (если не считать некоторых их общих черт, именуемых «совковыми»). Особенно характерно, что в том горячем насыщенном растворе-вареве именно евреи и не растворились. И это вопреки беспрецедентному на них давлению, перемешиванию и даже усердию самих евреев, особенно полукровок (об этом ниже).

Еврей (-татарин) обрезанный

Если Жене и его близким в Москве удалось зацепиться за пограничный столб Холокоста и не попасть под смертоносные колеса той ужасной машины, то все украинские родственники, оставшиеся в Одессе (21 человек), погибли в самом начале войны. Об их судьбе долго ничего не было известно, а некоторые подробности совершенных фашистских злодеяний стали известны только в середине 50-х годов.

Самая зверская расправа обрушилась на женину тетю Бетю и ее мужа Изю, которых в октябре 1941 года бендеровские полицаи по подсказке украинских соседей, позарившихся на их квартиру, вывели на улицу и со связанными руками бросили головой вниз в зловонную жижу выгребной ямы публичного клозета.

Можно ли такое ужасное злодейство оправдать националистическими бреднями о «Самостийной Украине»?

* * *

А более не менее подробно знал Женя лишь военную историю своего дяди Лёли, самого близкого ему родственника (брата его мамы), который был старше всего на 9 лет, и рядом с которым в тесной дружбе он провел все свое довоенное детство. Правда, детали тех драматических событий ему многие годы приходилось по крупицам вытягивать из Лёли, не любившим, впрочем, как и почти все бывшие фронтовики, вспоминать о своих военных невзгодах.

Шел 1939 год, когда укоренившийся в диктаторах Сталин решил, что наступает момент восстановления имперских границ России, потерянных ею в революционных и военных передрягах прошлых двух десятилетий. И в эту же самую временную точку попал призывной в армию возраст скромного интеллигентного мальчика Леонида (Лёли) Качумова, только что окончившего среднюю школу и поступившего на первый курс МИИС'а (Московский институт инженеров связи).

Он увлекался астрономией, сделал своими руками телескоп, и по вечерам (о, чудо!) смотрел на Луну. Иногда и Жене давал посмотреть в эту удивительную трубу. А за это тот залезал для него в нижнее отделение огромного бабушкиного дореволюционного буфета, где умещался тогда с головой, и доставал ему столовой ложкой из большой стеклянной банки вкусное брусничное варенье. Прошло немало времени, пока Женя догадался, что и сам может пробовать эту вкуснятину, а не облизывать только после Лёли ложку.

Но вот грянул так называемый «Ворошиловский» призыв – по нему восемнадцатилетних студентов брали в армию прямо из институтов. Лёля сразу попал на Карельский перешеек, где Сталиным только что была затеяна бездарная зимняя финская война. Слава Богу, он вышел из нее целым и невредимым, даже ничего себе не отморозил, в отличие от многих других.

Однако вскоре подоспела пора присоединять к СССР Бессарабию, и его полк спешно был переброшен в молдавский городок Болград. Там до июня 1941 года Лёля без особых происшествий благополучно охранял новый социалистический порядок на новых западных рубежах родины.

А тут ударила и та страшная гроза, которая сразу же была патриотично названа Отечественной по примеру войны 1812-го года. Лёлина часть в первые же дни попала в окружение, «котел», как тогда говорили. С боями она пробивалась в Одессу, чтобы потом быть переправленной в Крым.

Но Лёле не повезло – вместе со всей своей ротой он попал в плен.

В группе еще нескольких красноармейцев его поместили в сарай, закрыли на замок и выставили часового. А утром вывели во двор на так называемую оправку. Рядом с ним пристроился побрызгать бывший его взводный, который, заметив некую особенность лёлиного писательного прибора, громко расхохотался:

– Так ты у нас, оказывается, жид?

Лёля сначала опешил, растерялся, а потом, подумав, ответил:

– Чего ты мелишь, дурак что ли, не знаешь, что татар, как евреев, тоже обрезают.

Целый день, сидя в том сарае, Лёля думал-гадал, что делать, вспоминал, как неоднократно слышал от этого взводного разные антисемитские высказывания, и решил, что пока тот его не выдал, а охрана еще довольно травоядная, надо смываться. Ночью, попросившись у часового сходить по большим делам и, присев для вида за кустиками, он сбежал.