Евреи в русской армии: 1827—1914.

Стремясь закрепиться на острове, Российская империя регулярно посылала туда войска и артиллерию. 13-й полк сопротивлялся отправке, но другой полк — 52-й Виленский, расквартированный в Феодосии, подчинился приказу. Виленский полк — характерный пример сочетания революционных «мятежников и карателей» (по метафоре Башнелла). Во время восстания на броненосце «Потемкин» стрелки полка подчинились приказу и открыли стрельбу по матросам броненосца, когда те пытались загрузить уголь в порту Феодосии (как известно, впоследствии именно отсутствие топлива вынудило матросов восставшего броненосца сдать корабль румынским властям). В то же время полк уже имел свой революционный мартиролог, в котором главной и единственной фигурой был рядовой из евреев Иосиф Мочедлобер. 25 июня 1905 г. Виленский полк был выстроен на плацу. Командир полка полковник Герцик перед строем выразил благодарность солдатам, открывшим огонь по матросам броненосца «Потемкин». Во время объявления благодарности Мочедлобер попытался выстрелить в полковника. Он был немедленно арестован, судим и расстрелян 6 октября 1905 г. Его поступок произвел огромное впечатление и на солдат, и на социал-демократические военные организации, посвятившие его поступку листовку^{810}. Через три месяца после расстрела Мочедлобера, 18 декабря 1905 г., одна из рот Виленского полка отказалась идти в караул и потребовала к себе полковника Герцика. Полковник безуспешно пытался увещевать солдат и, встретив сопротивление, приказал учебной команде с пулеметами силой взять казармы и арестовать виновных. Взбунтовавшаяся рота была арестована, а полк оказался в списке самых неблагонадежных полков Одесского военного гарнизона^{811}. Поэтому начальству казалось, что лучший способ предотвратить бунт — это отправить полк на Крит.

Но Крит не спас Виленский полк от подрывной работы. В полку ее вели в основном рядовой Гессель Лейзерзон, слесарь, и Меер Литвин, бухгалтер. Лейзерзон вел регулярные беседы с солдатами полка, пытаясь их самих подвигнуть на крамольные разговоры. Так, он говорил на импровизированных сходках, что «правительство затемняет солдатское самосознание путем распространения мерзких книжек и юдофобских газет». В то же время Лейзерзон понимал, что он — единственный серьезный агитатор в полку, а потому демонстрировал послушание и дисциплинированность, пытаясь на время сделаться «хорошим, честным солдатом», чтобы раньше времени не попасть под арест^{812}. Вот один из примеров его работы. В сентябре 1907 г. в субботу после уборки в казарме солдаты отправились стирать белье. Солдаты завели разговор о готовящемся на Крите греческом восстании; затем разговор перекинулся на обсуждение событий в России. Один из солдат заметил, что накануне слышал от каких-то заезжих русских, что в России все бунтуют, не хотят, чтобы «у нас был царь». Лейзерзон, как он сам говорил, вступился за монарха — «мерзкого, но вместе с тем жалкого». Лейзерзон опирался на солдатскую веру в царя и на ней строил весьма хитроумный силлогизм, оправдывавший революцию. «Зная все это, что мы, солдаты, все верим в Царя белого, правительство умышленно распространяет слухи, что все те, которые настойчиво требуют справедливости, все эти люди идут против Царя, для того, чтобы темный народ помогал полиции шпионить, вылавливать честных борцов за свободу».

Большинство солдат поддержали Лейзерзона. Он же вел обсуждение, как бы роняя направляющие разговор «мысли вслух». Внезапно рядовой Мурашко, солдат буйный и малосознательный, до сих пор молчавший, понял, что разговор направлен против самодержавия, и вскипел. За разговоры против государя, кричал он на всех присутствующих, «хоть он русский, хоть нихай еврей, убью насмерть». Мурашко пытался воспроизвести содержание прочитанной или услышанной черносотенной брошюры, где смешаны все виды животной ненависти — к евреям, интеллигенции, либералам и демократам, — на своем косноязычном наречии: «Дай волю, выбили бы всех, вот тогда было бы хорошо, а то еще разных редакций понаставало, хотят Государю правила вставлять». Затем он бросился на Лейзерзона, по-видимому, единственного еврея среди присутствовавших, и, занеся на него кулак, заорал: «Я знаю, вы все против Государя. Вешать нужно вас». Солдаты оттащили Мурашко от Лейзерзона, закончили стирку и разошлись^{813}. Впоследствии Лейзерзон допустил неслыханную оплошность — из чего мы можем сделать вывод, что он не профессиональный революционер, а скорее действующий в одиночку агитатор: он подробнейшим образом пересказал этот случай в письме к Борису Янкелевичу Фрейдсону в Екатеринослав. Во время обыска в доме Фрейдсона полиция обнаружила письмо с Крита, и по фактам, изложенным в письме, завела на Лейзерзона дело, которое окончилось для него восьмью годами каторги.