Евреи в русской армии: 1827—1914.

У нас нет никаких оснований полагать, что судьба тех, кто пытался возвратиться к традиции отцов после увольнения в запас, была счастливей, чем у восемнадцати-двадцатилетних мальчишек, переведенных из кантонистских батальонов в армию. Скорей наоборот: к сознанию былой армейской несправедливости примешалась горечь цивильного бесправия и беспомощности. Так, в 1871 г. бессрочно-отпускной Шмуйло Розенфрукт, из мещан Радомской губернии, отслужил с 1854 г. положенный ему срок в Киевском батальоне военных кантонистов, поселился в Москве и попытался восстановить связи с родными. На него поступил донос, поскольку в военном ведомстве его считали Гаврилой Розенфруктом, принявшим крещение в год его зачисления кантонистом в Киевский батальон, а вовсе не иудеем Шмуйло (Шмуэлем, Самуилом). Его дело переслали в МВД, в Департамент духовных дел иностранных исповеданий, где ему инкриминировали «совращение в иудейство»^{424}. Чем завершилось его дело (оконченное в 1875 г.), мы можем судить по аналогичным делам, скажем, его земляка Мейера Гольдштейна, также уроженца Радомской губернии и такого же, как и Розенфрукт, выпускника Киевского батальона военных кантонистов. С 1858 г. Мейер, названный в батальоне при крещении Николаем, служил во 2-й пехотной дивизии, где исполнял обряды иудейской веры, за что и подвергался наказанию. Но даже после четырех лет монастыря он упорствовал и, устроившись по увольнении в запас сапожником в Курляндии, писал прошения в Военное министерство с поразительной просьбой — вернуть ему его имя. «Вместо заслуженной награды за беспорочную службу — выхожу в отставку, лишаясь имени своего, назначенного мне по иудейскому закону. Прошу вернуть мне имя и не считать в православии…»^{425}. В ответ на запрос Главного штаба Департамент духовных дел МВД ответил, что Гольдштейна следует отдать под суд за отступничество и что отступники от православной веры «назидаются в истинной вере и увещеваются духовным начальством»^{426}. За Гольдштейном был установлен полицейский и церковный надзор. Его завидное упорство не дало результата: все его просьбы рассматривались МВД как «не заслуживающие уважения»^{427}.

Как такого рода людей воспринимали местные еврейские общины — и как реагировали на подобные прошения местные власти? По донесению киевского, подольского и волынского генерал-губернатора, в случае с Иваном Шпигелем, которого в 1852 г. девятилетним забрали в кантонисты и окрестили против воли, все еврейское население г. Заславля (Изяслава Волынской губернии) способствовало его отступничеству. По указанию полиции благочинный Давидович пытался увещевать Шпигеля, но столкнулся с его упорным сопротивлением. Удивительно, что товарищ прокурора Томский считал рекомендуемые меры наказания — например, ссылку в Тобольск — глупостью. Он рекомендовал не ссылать Шпигеля, но «дать ему исповедовать иудаизм гласно»^{428}. Начальство было иного мнения: допрос Шпигеля в присутствии местного священника был назван «исповедью», а если Шпигель исповедуется — значит, он православный и его следует вернуть на путь истинный. Его сослали подальше от общины, в Костромскую губернию, под полицейский надзор, и сняли с него надзор только после того, как сам Иван Семенович Шпигель дал подписку, что снова не совратится в иудейство^{429}.

Такая же судьба постигла и многих других — отставного рядового Николая (Гирша) Рыжкова, крещенного в 1851 г. в Новгородском батальоне, прослужившего полный срок в Ингерманландском пехотном полку и судимого за совращение в иудейство^{430}; писаря Эпельмана, крещенного в 1851 г. в Кунгурском батальоне, упорствующего в своем желании возвратиться в иудаизм: его заточили в монастырь, откуда он бежал и явился к военным властям с просьбой учинить над ним гласный военный суд^{431}; Арье Моргенштерна, бывшего военного кантониста, крещеного, пожелавшего вступить в брак с еврейкой Рахилью: Арье отказался от положенного ему (христианину) производства в чин, только чтобы остаться иудеем и жениться, но его посадили на восемь месяцев в тюрьму, а после отправили на перевоспитание к духовному начальству^{432}. За каждым из этих имен — горькая судьба и исковерканная жизнь. Чего стоит, например, дело отставного рядового Семена (Зухера) Кляса, начатое в 1869 г.: Кляс, вероятно, в бытность кантонистом был крещен, отслужил в 3-м линейном Восточносибирском батальоне, возвратился в родную Жолкву и к иудаизму, женился на Файге Мейзнер, иудейке, — и тут его арестовали, послали на увещевание к настоятелю Холмской церкви, а когда уговоры не помогли — передали дело в суд^{433}.