Другая заповедь кашрута – запрет употреблять квасное в дни Песаха (еврейской Пасхи) – напрямую связано с той поспешностью, с какой евреи в свое время вышли из Египта:
«И пекли сыны Израиля тесто, которое вынесли из Египта, лепешками пресными, ибо оно не сквасилось, так как они изгнаны были из Египта и не могли медлить и даже пищей не запаслись…» (Исход, 12:39).
И уже отсюда следует заповедь, данная евреям на все времена:
«Помни день этот, в который вы вышли из Египта, из дома рабства, ибо сильной рукою вывел Бог вас оттуда – и поэтому не ешьте квасного…» (Исход, 13:3).
Таким образом, если запрет на употребление седалищного нерва призван напоминать евреям об их вечной духовной и физической борьбе с Исавом, а запрет на квасное в Песах – о выходе из Египта и о том, что они в любой ситуации должны полагаться на Бога, как полагались на Него в тот день, когда покидали Египет, даже не позаботившись о том, чтобы сделать достаточные запасы пищи, то логично предположить, что и другие заповеди кашрута несут в себе некую высокую символику, некий моральный урок, смысл которого нам не всегда понятен.
Таким образом, строго следуя заповедям кашрута, еврей подчеркивает свою связь и с иудаизмом, и с еврейской историей, и со своим народом.
«Вот народ этот живет отдельно и меж другими народами не числится…»
Не секрет, что те пищевые запреты, которые на протяжении тысячелетий соблюдали евреи, нередко становились не только поводом для недоумения, но и для ненависти со стороны тех народов, среди которых им довелось жить. И это естественно: все непонятное человеку поневоле раздражает его и возбуждает в нем различные отрицательные эмоции. Следование же законам кашрута автоматически делало евреев чужаками в любой среде. Они не могли на равных сидеть за одним столом с неевреями; во всяком случае, не могли чувствовать себя за этим столом столь же естественно, как и остальные сотрапезники, есть ту же пишу и пить то же вино и т. д. Пищевые запреты, таким образом, незримым барьером разделяли евреев и их друзей и соседей, принадлежащих к другим народам.
Однако, согласно одной весьма расхожей для иудаизма идее, в этом как раз и заключается одно из важнейших их назначений: особые диетарные законы должны отделить евреев от остальных народов мира, стать мощным барьером на пути их ассимиляции с другими народами, помочь им сохранить самое себя, получить право на собственную историческую судьбу, отличную от судьбы других народов, и… выполнить свою историческую миссию. Не случайно пророк Валаам, которого царь Моава Балак просит проклясть евреев, будучи лишенным собственной воли, произносит вложенные в его уста Богом следующие слова:
«Из Арама привел меня Балак, царь Моава, от гор восточных: пойди и прокляни мне Яакова и пойди и призови гнев на Израиль. Как проклинать мне того, кого Всесильный не проклинает? И как гневаться мне, если не гневается Бог?! Вот с вершины скал вижу я его и с холмов смотрю на него: вот народ этот отдельно живет и между народами не числится…» (Числа, 23:7–9).
«Особые отношения еврейского народа со Всевышним, – пишет в своих комментариях раввин д-р Й. Герц, – определили характер и образ жизни сынов Израиля, сделав их непохожими на близких и далеких соседей как с точки зрения веры, так и с точки зрения государственного устройства и правил построения общества. Они стали народом особым, живущим по своим принципам и не меняющим их для того, чтобы походить на соседей. Такая обособленность еврейского народа соответствует плану Всевышнего, избравшего сынов Израиля быть источником, распространяющим в мире истинные знания о Боге и принципы добра и справедливости».
Таким образом, само следование тем или иным законам кашрута призвано постоянно напоминать еврею о том, что он – еврей, что он принадлежит к народу, чья судьба и сами взаимоотношения с Богом отличны от судьбы и взаимоотношений с Богом других народов.
Может быть, именно поэтому отказ еврея от собственного еврейства зачастую начинался именно с отказа от соблюдения заповедей кашрута – так проявлялось его желание слиться с иноплеменниками, стать «таким же, как все».