Причем если большинство законов кашрута никак не обосновывается, то запрет на употребление в пищу жилы «гид ханаше» напрямую связан с данью, отдаваемой евреями памяти праотца Иакова, от которого они происходят.
Да, конечно, историю, которая легла в основание этой заповеди, можно считать легендой. Но книга «Бытие» приводит такие мельчайшие ее подробности, которые просто трудно придумать и в которых составители легенд обычно совершенно не нуждаются. Она рассказывает о том, как, расставшись, пусть и весьма холодно, но все же мирно со своим тестем Лаваном, Яаков вместе со своей многочисленной семьей останавливается перед небольшой речкой Ябок, и сегодня протекающей на границе между современными Ливаном и Израилем. Он возвращается на родину после более чем тридцати лет отсутствия, и страх перед братом Исавом, перед тем, что тот не забыл историю с «украденным благословением», вдруг снова охватывает его. Иаков посылает нескольких слуг сообщить брату о своем возвращении, но те вскоре снова появляются в развернутом им палаточном лагере и сообщают, что Исав уже обо всем знает и идет ему навстречу с четырьмя сотнями своих людей. Четыре сотни человек – это, по тем временам, целая армия, и, таким образом, Иакову становится ясно, что Исав все помнит, ничего не простил и собирается сполна поквитаться с ними за прошлое.
В этой ситуации Иаков, во-первых, разделяет свою семью, своих людей и свое имущество на два стана – в случае, если Исав нападет на него, пока он и его воины будут уничтожать все живое в первом лагере, второй сможет спастись бегством и укрыться в земле его тестя Лавана. Во-вторых, он направляет Исаву богатые подарки в надежде задобрить его и добиться примирения с братом. А в-третьих – на тот случай, если последняя мера не подействует, – он начинает готовиться к смертельной схватке.
«И испугался Иаков очень и тесно ему стало», – говорит Пятикнижие о тех чувствах, которые охватили в этот момент праотца еврейского народа.
Иаков действительно испугался – испугался за жизнь своих жен и детей, за свою собственную жизнь, но в не меньшей степени он испугался и того, что во время сражения ему придется убивать и, возможно, стать братоубийцей…
Комментаторы считают, что во всех вышеописанных действиях Иакова следует видеть назидание всему еврейскому народу о том, как он должен вести себя, оказавшись перед лицом смертельной опасности. С одной стороны, следует позаботиться о том, чтобы даже при самом трагическом исходе какая-то часть людей выжила и еврейский народ мог продолжить свое существование. С другой, нужно попытаться любой ценой достигнуть мира с врагом, а с третьей – быть готовым оказать ему достойное сопротивление, драться с ним не на жизнь, а на смерть.
Но, совершив эти приготовления, Иаков решает проверить, не забыл ли он чего-нибудь на противоположном берегу Ябока, и вновь отправляется на другой берег. Здесь его и застает ночь, и, чтобы не рисковать, переходя бурный, с каменистым дном Ябок вброд в темноте, Иаков решает заночевать на берегу. И вот тут-то с ним происходит событие, в значительной степени определившее всю судьбу еврейского народа, а заодно и внесшее существенную поправку в то, что евреям разрешено и запрещено употреблять в пищу.
«И остался Иаков один, и боролся с ним Некто до восхода зари. Но увидел тот, что не одолевает его, и тронул сустав бедра его, и вывихнулся сустав бедра Иакова в борьбе с ним. И сказал тот: „Отпусти меня, ибо взошла заря!“ Но он сказал: „Не отпущу тебя, пока не благословишь меня!“ И сказал ему тот: „Как имя твое?! И сказал он: „Иаков“. И сказал тот: „Не Иаков должно быть впредь имя твое, а Исраэль, ибо ты боролся с Ангелом и с людьми и победил. И спросил Иаков, сказав: „Скажи же имя твое?“ И сказал тот: „Зачем ты спрашиваешь об имени моем?“ И благословил он его там. И нарек Иаков имя месту тому Пниэль, ибо «Ангела видел я лицом к лицу и победил“. И взошло перед ним солнце, когда он проходил Пниэль, а он хромает на бедро свое. Поэтому сыны Израиля до настоящего времени не едят седалищного нерва, который у сустава бедра, потому, что поразил тот седалищный нерв Иакова…“ (Бытие, 32:25–33).