Еврейская и христианская интерпретации Библии в поздней античности

Мне не известно ни одного исследования, в котором талмудическая литература рассматривалась бы как мозаика, состоящая из различных высказываний, и где делалась бы попытка ответить на вопрос: почему труд отдельного человека не записывался и не издавался, как это происходило в средние века? Видимо, этот аспект еще ждет своего исследователя. Во всяком случае, большие средневековые антологии сохранили, подобно Прокопию, важные толкования и версии текстов, не дошедших до нас в их первоначальном виде, и свидетельствуют о том, что аггадическое творчество процветало в эпоху таннаев и амораев в Палестине.

Спор между христианами и евреями об истинной интерпретации Писания, очевидно, подтолкнул и тех и других к более интенсивному его изучению. Это утверждение, безусловно справедливое в отношении христианства, представляется корректным также и в отношении иудаизма. Писание было освещено в этот период необычайно ярким светом. Тот, кто занимается исследованием комментариев или гомилий этого времени, может только удивляться преданности их авторов Писанию и их внимательному отношению к каждой букве. Рабби Акива видел в Торе драгоценный сосуд, который был дан одному лишь Израилю. Любовь к этому сосуду буквально пульсирует во всех мидрашах. Христиане почувствовали это и сами с энтузиазмом принялись за толкование Писания, веря, что это они — истинный Израиль. Однако литературное творчество церкви ушло далеко: оно распространилось на области философии и теологии, которых евреи, по крайней мере в талмудических кругах, избегали. Складывается впечатление, что еврейские мудрецы намеренно создали литературные рамки, которые бы обособили их от окружающей культуры, и отказались от использования литературных жанров, господствовавших в античном мире в целом и в церкви в частности. Их радость заключалась в Торе, через нее они выражали свою веру, не прибегая к другим способам выражения, развивавшимся в окружавшем их мире [307].

Эпилог

В любом исследовании нельзя не обращать внимания на социальный и политический контекст того общества, в котором живет исследователь. С тех пор как по следам важного труда Л. Цунца была создана школа Wissenschaft des Judentums, эти контексты постепенно влияли на различные научные проекты в данной области. Такая ситуация характерна не только для иудаики. Даже при беглом взгляде, например, на современные направления исследований в сфере гуманитарных наук будет заметно явное влияние феминизма как на темы, так и на методы исследований, и, хотя ученые, конечно, свободны в выборе тем, предпочтения исследователей зачастую формируются под влиянием духа времени. Ученые, и особенно ученые в государстве Израиль, также понимают, что их исследования могут оказать воздействие на общество в целом. На мой взгляд, академическая чуткость к пожеланиям широкой публики похвальна до тех пор, пока эти пожелания влияют лишь на выбор предмета исследования. Однако, начав исследование, ученые сталкиваются с проблемой его беспристрастного проведения. Их выводы должны быть, насколько это возможно, свободны от предубеждений. Ученые обязаны прислушиваться с равной мерой критической симпатии ко всем голосам, которые им приходится слышать по ходу работы, и оценивать их все адекватным образом.

Когда я начинал этот проект, моей целью было (и остается) раскрыть для еврейского читателя мир мидраша сквозь призму, которая не была в достаточной степени исследована. В этом я видел два преимущества. Первое заключалось в самом знакомстве с менее известными древними интерпретациями Писания. Это знакомство могло бы сыграть решающую роль в нашем восприятии подхода мудрецов Талмуда к формированию мидраша и в нашем осознании того, до какой степени эти мидраши принадлежат греко–римскому миру [308]. Я старался показать, что различия между греческой риторикой и иудейской проповедью гораздо значительнее, чем сходство между ними. Второй целью было предложить читателю краткое, пусть и далеко не исчерпывающее руководство по иудейско–христианской полемике в Палестине в период II—V вв. Я попытался проследить историю особого подхода к аггадическим мидрашам, а именно прояснить вопрос литературного родства между еврейскими мидрашами и христианскими сочинениями. Обе религии рассматривали себя в качестве «истинного Израиля» и спорили друг с другом по поводу правильного истолкования Писания, но этот спор остался неразрешенным и продолжается до сих пор.