Еврейские хроники XVII столетия. Эпоха "хмельничины".

Задачи хронистов (стало быть, и социальной верхушки украинско-белорусского еврейства) максимально были облегчены тем обстоятельством, что по сложившимся условиям переход на сторону восставших был сопряжен с актом крещения. Как уже отмечалось, хронисты неохотно и скупо, явно скрывая многое, рассказывают о случаях «вероотступничества». Но с тем большим пафосом многословно и со многими особо поучительными, с их точки зрения, подробностями хронисты повествуют о героической «твердости в вере» и засвидетельствованной десятками тысяч трупов жертвенной готовности «покласть свои выи на заклание». И есть хроники, которые почти полностью посвящены описанию такого «мученичества за веру». Это относится к таким произведениям, как уже упомянутые выше «Врата покаяния» и особенно к остававшейся до недавнего времени неизвестной хронике «Zaar bath rabim»[155]. Из этих хроник только первая представляет в некоторой части исторический интерес, вторая же является явной компиляцией. В них характерно подробнейшее описание всех ужасов, сопровождавших разгром еврейских общин, еще ярче оттеняющее проявленную «твердость в вере» и отсутствие в этих хрониках упоминания о случаях крещения.

Излагая историю бедствий, хронисты традиционно начинают с Немирова и Тульчина. Это были первые крупные общины, подвергшиеся разгрому. И память о многочисленных жертвах, погибших «за святость имени» в этих городах, запечатлелась особенно сильно. Ко дню разгрома Немирова был приурочен и ежегодный поминальный пост в память «бедствий 5408 г.»[156]. Естественно поэтому, что о событиях в Немирове и Тульчине хронисты повествуют особенно подробно. Описанию разгрома других общин они уделяют значительно меньше внимания.

Так, вспоминая Гомель, Ганновер ограничился таким лапидарным замечанием: «в св. общине Гомеля были убиты неисчислимые тысячи евреев за святость имени, а оттуда казаки направились и т. д.»[157]. Но вот в хронике Саббатая Гакогена наиболее подробно как раз повествуется о «бедствиях» Гомеля[158]. Очевидно здесь мы встречаемся с ярким выражением «местного патриотизма» хронистов, происходящих из Польши и особенно из Белоруссии, стремящихся — в противовес «украинцу» Ганноверу — наделить достаточным ореолом мученичества и «своих» земляков; однако если мы сравним рассказ Ганновера о Тульчине и Саббатая Гакогена о Гомеле, то увидим, что они составлены по совершенно одной и той же стандартной схеме, а именно:

Схема рассказа Ганновера о бедствиях Тульчина.	Схема рассказа Саббатая Гакогена о бедствиях Гомеля.
1. Описание событий, сопровождавших захват повстанцами Тульчина.	1. То же о Гомеле.
2. Речь раввина, призывающего народ быть твердым в вере.	2. См. п. 3 в схеме Ганновера.
3. Приход посланца от казаков и его речь, призывающая евреев креститься.	3. См. п. 2 в схеме Ганновера.
4. Отказ евреев от крещения и их добровольная отдача себя на «заклание во славу имени».	4. То же.

Это сопоставление достаточно убедительно, надо думать, демонстрирует тождественность методов литературно-идеологической обработки хронистами исторических фактов…

Подчинив все свое изложение задачам укрепления идеологии национально-религиозного единства еврейства, хронисты уделяют меньшее внимание задачам чисто религиозной пропаганды. Так, Ганновер на ряде примеров «доказывает», что только покаяние и божья милость спасли еврейское население Львова и Люблина от гибели[159]. Очень много религиозно-моральных ламентаций мы встречаем в «Плаче». Автор его начинает свое произведение следующим характерным абзацем: «Каждый, кто прочтет этот «Плач», испытает потребность в раскаянии, молитве и благотворении. И господь перестанет посылать бедствия на Украину, Литву и Моравию»[160].

Такого рода заключительной формулой традиционно заканчиваются еврейские исторические памятники, повествующие о «бедствиях».

Особенно целеустремленным в своих религиозно-моралистических тенденциях является автор «Послания». Принадлежавший сам к крупнейшим представителям раввинской иерархии, он особенно подчеркивает религиозное мужество раввинов, вкладывает в уста «духовных пастырей» длинные речи, исполненные религиозной апологетики, и т. д.[161].