Еврейские хроники XVII столетия. Эпоха «хмельничины»

Не в пример более удачливо сложилась в Запорожье карьера другого еврея, получившего имя Ивана Ковалевского. Он, в отличие от всех остальных, пришел в Сечь уже крещеный. Как сообщают источники, был он «еврейской породы», «христианскую веру принял в польской области в городе Смелой малолетним, оттуда вывезен в местечко Кременчуг, где грамоте славянской изучен, а потом проживал в войске запорожском низовом при войсковой канцелярии и произведен в полковые старшины». Однако Ковалевский, несмотря на свои служебные успехи, не задержался на военном поприще, а пошел по линии духовной. Тридцати четырех лет он женился и был посвящен в священники. Духовная карьера ему удалась: он умер протоиереем[60]. Еврей, ставший на Украине в XVIII в. видным православным церковным деятелем, не был фигурой совершенно необычного порядка. Можно вспомнить о таких представителях украинского духовенства того времени, как архимандрит Владимир Крыжановский, игумен Иннокентий, Яков Маркович и др., бывших, как известно, по происхождению евреями[61].

Духовная «карьера» выпала на долю и другого еврея — запорожца, Ивана Перехриста. Он уволился из казаков, чтобы поступить в услужение к священнику Покровской церкви (в Сечи) Павлу Марковичу. Когда последний выехал из Сечи, чтобы занять должность наместника Киево-Межигорского монастыря, Иван Перехрист отправился вместе с ним. Дальнейшая его судьба неясна. Он был потом (в 1742 г.) привлечен к следствию по делу об убийстве в монастыре шляхтича Д. Лясковского[62].

Более нормально прошли свой жизненный путь остальные известные нам евреи-казаки. В аттестатах Заведовского и обоих Василиев Перехристов говорится, что каждый из них «по засвидетельствованию и представлению куринного атамана и других старых товарищей…. в государственных службах и войсковых посылках, случающихся партиях по наряду с того куреня находился и все куринные надобности и службу выполнял верно, радетельно и т. д.»[63]

Чернявский, по словам аттестата, не только ревностно выполнял обычную службу, но несколько раз исполнял и специальные поручения войска запорожского; так, он провел в Москве более полутора лет вместе с запорожскою делегациею в комиссии по составлению Нового уложения[64], затем участвовал в войне с Турцией и «в том войска числе будучи и по разным крымским степам даже до Очакова доезжал». Потом он был отправлен в почетную командировку в Петербург (препроводить ко двору пленных турок)[65].

Все они, однако, в Сечи не задержались. Кончается их биография одинаково: они отправляются с аттестатами и рекомендациями, полученными в Сечи, в левобережную Украину, чтобы там записаться в купцы. Заведовский и Чернявский обосновываются в Ахтырке, один Василь Перехрист в Ромнах, а второй Василь Перехрист получает рекомендацию, адресованную вообще к малороссийскому начальству[66]. Не следует думать, что запорожский казак, обменивающий «вольную жизнь» в Сечи на мирную торговую деятельность, — редкое явление и что в приведенных случаях сказалась «еврейская кровь». Украинское купечество Левобережья состояло, вообще, в некоторой части из выходцев из Запорожья. Но, конечно, для еврея, которому тогда, в силу существовавшего законодательства, торговый промысел да и просто легальное жительство не были доступны, возможность стать там купцом имела особое значение. Можно предполагать, что и живя в Сечи они занимались торговлей. Во всяком случае, о Василе Перехристе нам точно известно, что он был связан какими-то денежными делами с крупнейшим купцом в Сечи, с самим кошевым атаманом Петром Калнышевским[67].

Никаких биографических данных у нас нет о последнем известном нам еврее-запорожце, крестном последнего кошевого сечи, Калнышевского — Якове Крыжановском[68].

Если эти евреи-казаки уходят из Сечи ради купеческого промысла, то поворот торговой политики Запорожья приводит в Сечь уже подлинных, не замаскированных — ни под «турчина», ни в платье казака — евреев-купцов из Польши.

** IV **

Торговая политика Запорожской сечи последних десятилетий ее существования представляет большой интерес. Именно здесь, в области торгово-политических интересов, завязывается тот клубок неразрешимых внутренних и внешних противоречий и столкновений, который определяет исторические судьбы Запорожья и предопределяет его политическую гибель.