Увидел это ребе и говорит:
— Тебе забыли подать ложку? А ты кашляни, кашляни — тебе и подадут.
Гершеле несколько раз напоминающе кашлянул, и слуга подал ему ложку.
После трапезы цадику понадобилось выйти в уборную. Спустя некоторое время оттуда раздался кашель. Гершеле тут же схватил ложку, стремглав бросился к уборной и просунул ложку через щель со словами: «Вот ложка, ребе».
Цадик очень рассердился и, вернувшись к столу, сказал хасидам:
— За грубую шутку с ложкой Гершеле должен быть наказан. Придумайте наказание.
В это время подали на стол жареного гуся, и Гершеле стал облизываться, не сводя глаз с аппетитного гуся.
— Отдать всего гуся Гершеле, — решили хасиды, — и что он будет делать с гусем — то и мы с ним сделаем: если отломает крылышко — сломаем ему руку, если ножку — сломаем ему ногу.
Видит Гершеле — плохо дело. Что же он сделал? Перевернул гуся и давай лизать ему гузку.
Так хасиды и ребе остались в дураках.
Однажды Гершеле Острополер пришел к цадику и попросил снять с него грех.
— Я ел хлеб без омовения рук, — сказал он.
Ребе был вне себя:
— Как это еврей разрешает себе дотронуться до хлеба, не омыв руки?
Отвечает Гершеле:
— У меня не было хлеба, выпеченного евреем, мне пришлось купить хлеб у гоя, и я не знал, следует ли мне в этом случае совершать омовение.
Ребе еще больше рассердился:
— Как это так, покупать трефной хлеб?
— Но подумайте, ребе, сами — где бы я мог достать хлеб, выпеченный евреем, когда все лавки были закрыты — это ведь было в Йом Кипур!
Гершеле Острополер был, как известно, бедняк из бедняков. Не было у него даже пятака на починку ботинок. Проходил он в драных ботинках целое лето, а когда настала осень, ботинки уже было не починить. Как-то в осенний дождливый день Гершеле встретил в корчме одного хасида, горячего поклонника ребе Бореха из Тульчина. Хасид этот знал Гершеле Острополера, часто встречал его при «дворе» цадика.
Увидел хасид ботинки Гершеле, покачал головой и спрашивает его, почему он не выбросит их на помойку.
Гершеле испуганно замахал руками:
— Ш-ш-а! Ради Бога, не говорите таких святотатственных слов, реб Ошер! Господь Бог вас еще покарает за эти слова. Знаете ли вы, чьи это ботинки? Самого нашего святого ребе!
Хасид умолк и с благоговением уставился на святые ботинки. А Гершеле продолжает:
— С тех пор как я ношу этот подарок ребе, я ни разу не болел. Даже живот не схватило.
Тут хасид стал упрашивать Герша продать ему ботинки ребе. Предложил ему в обмен свои отличные сапоги.
Гершеле с трудом согласился на обмен, да еще потребовал три рубля доплаты.
— Но как же я пойду в них в такой дождь? Смотрите, какая большая дыра в правом ботинке! — сказал хасид.
— Не беда, — ответил Гершеле. — Возьмите шило, сделайте с другой стороны такую же дыру — и все будет в порядке. В одну дыру вода будет вливаться, в другую — выливаться.
К Гершеле Острополеру однажды пристал один из габаев цадика: расскажи, дескать, что-нибудь остроумное.
— Ладно, — сказал Гершеле. — Слушайте. Почему у утки весь жир снизу, а спина тощая, а у орла снизу жира нет, зато толстый слой жира на спине? Потому что утка спокойна за свой низ, который в воде, и боится того, кто сверху, над ней. Орел же, наоборот: того, что над ним, он не боится, там нет людей, но боится того, кто внизу, — стрелка. Вы же, габай, вы не боитесь тех, кто внизу, и вы не боитесь Всевышнего — поэтому вы такой толстый, такой жирный со всех сторон.
Кто-то спросил у Герша Острополера:
— Герш, говорят, ты не веришь в Бога?
— Кто говорит?
— Люди говорят.
— Зачем тебе слушать, что говорят люди? Спроси лучше Бога, — ответил Герш.
За праздничным столом у ребе сидело много хасидов и среди них шутник и балагур Гершеле Острополер. На стол подали жареных индюков. Сидит Гершеле около одного раввина и с тоской смотрит, как этот раввин схватил индюка, поданного на их край стола, и стал уплетать его с молниеносной быстротой. «Дело плохо, — думает Герш, — так можно и голодным остаться!»
И начал Герш рассказывать. Постепенно к нему обратились все взоры, уставился на него и раввин, держа в руках кусок индюшатины.
— Рабойсай, — начал Гершеле, — шел я однажды на свадьбу. Встречаю по дороге раввина. «Куда идете, ребе?» — спрашиваю. «На свадьбу». — «Не к тому-то и тому-то?» — «Да, к тому-то». — «Ну что ж, идемте вместе». — «Идемте».
Идем дальше вдвоем. По дороге встречаем индюка.
«Куда путь держишь, индюк?» — «На свадьбу». — «Не к тому-то и тому-то?» — «Да, к тому-то». — «Тогда пошли с нами».
Идем дальше втроем. Встречаем черта. Оказывается, и он идет на ту же свадьбу. Одним словом, идем мы уже вчетвером: я, раввин, черт и индюк. Подходим к речке. Ну, я, конечно, могу перебраться через речку. И черт тоже может. А раввину и индюку никак не перебраться. Думали, думали, как тут быть, и наконец решили: черт схватил раввина, а я — индюка и перебрались.