Читаем Еврейские народные сказки полностью

Еврейские народные сказки

— Да, вы правы, хозяюшка, но знайте, что этот пост мне уже обошелся в тысячу рублей. Я сегодня в вашем городе пожертвовал на бедных невест тысячу рублей и думаю, что после такой мицвы могу позволить себе маленький грех.

— А как это вы, едва приехав, успели пожертвовать тысячу рублей на бедных невест?

— А очень просто, — отвечает Шмерл, — когда я к вам шел, я увидел двух девушек, которые вели между собой беседу. Одна из них сказала: «Чтоб столько тысяч дал мне отец приданого, сколько сегодня людей будет есть в пост». И я подумал: «Ладно, устрою ей еще одну тысячу!»

149. Они и так хороши

Шмерл случайно услыхал, как один хасид спросил у своего цадика:

— Ребе! Как поступят на том свете с женщинами, которые ходят на виду у всех с непокрытыми волосами?

Ребе закричал в гневе:

— В огонь их! Их будут жарить на медленном огне!

— Не надо их жарить, — спокойно заметил Шмерл. — Они хороши и в сыром виде.

150. Цена головы

Иосл Альперсон, хозяин Шмерла Снитковера, однажды сильно на него рассердился. Потом, несколько поостыв, заметил:

— Что мне с тобой сделать, Шмерл, чтоб ты поумнел? Не могу же я тебе приладить свою голову!

— Упаси Боже, хозяин! — испуганно ответил Шмерл. — При моей злой доле, имей я к тому же вашу голову, я бы и вовсе ни к черту не годился!

151. Право выбора

Шмерл Снитковер приехал в одно местечко, снял комнату в гостинице и велел принести обед.

Какая-то баба-уродина принесла ему редьку с жиром. Видит Шмерл: редьки много, а жира совсем нет — не стал есть эту горечь. Принесла баба суп, а там видимо-невидимо волос — не стал он есть и это. Сидит несолоно хлебавши. Тут заходит в комнату хозяин:

— Реб Шмерл! Как вам понравилось у меня в гостинице?

— Все хорошо, — отвечает Шмерл, — одно плохо — вы не даете своим гостям право выбора.

— Не понимаю, реб Шмерл, объясните!

— А вот, например, — объясняет Шмерл, — редька с жиром. Одним нравится редька, другие любят редьку с жиром. Подавали бы вы отдельно жир и отдельно редьку. Кому не хочется жира — пусть не берет. Или суп — лучше подавать суп отдельно и волосы отдельно. Кому нравится есть все это вместе — пусть потрудится и положит волосы в суп. Или, например, служанка: лучше все-таки, чтобы она была девушкой. Кому не нравится девушка, а хочется, чтоб служанка была женщиной, — пусть потрудится и сделает по-своему.

152. Где лучше лежать

На исходе субботы за трапезой мелаве-малка разгорелся спор о том, где лучше быть похороненным. Один говорил, что хотел бы лежать рядом с таким-то цадиком, другой утверждал, что самой великой честью считает лежать рядом с таким-то святым человеком. Шмерл Снитковер молчал. Его спросили:

— А вы, реб Шмерл?

— Я? Я хотел бы лежать рядом с благочестивой ребецн, женой нашего цадика.

Все возмутились:

— Песок тебе в рот, Шмерл! Она ведь, слава Богу, жива!

— А я разве, упаси Боже, мертв?

153. Шмерл исповедуется

Шмерл Снитковер при смерти. Вдруг являются к нему раввин и несколько набожных горожан: опасаются, что, если такой безбожник уйдет на тот свет без покаяния, это может, упаси Боже, повредить городу, могут пострадать невинные люди. Просят они Шмерла, чтоб он исповедался в своих грехах, попросил у Бога прощенья: только это, мол, спасет город. Шмерл улыбнулся и начал свою исповедь:

— Однажды в Йом Кипур стою я в синагоге, молюсь, пощусь. Тут является мне Искуситель и начинает уговаривать: «Ты слаб, Бога своим постом не обрадуешь, а себя погубишь» — и прочее в том же роде. Короче говоря, он меня уговорил, и я потихоньку вышел из синагоги на базар. Смотрю, стоит Маруся с корзиной. «Что у тебя?» — «Пирожки». — «С чем?» — «С мясом». — «С каким мясом?» — «Со свининой». — «Плохо, — думаю, — но ничего не поделаешь — давай три штуки».

Перекусил я, вернулся в синагогу и стал молиться, и, знаете, с таким чувством, с каким уже давно не молился. Так продолжалось до мусафа, и тут у меня опять заныло под ложечкой, и тут опять явился Искуситель. «Не будь глупцом, Шмерл, — говорит, — что ты смотришь на этих дурней? Неужели обойдешься тремя пирожками?»

Короче говоря, он опять уговорил меня. Вышел я из синагоги — и прямехонько к базару. Смотрю, стоит Хевронья с миской. «Что у тебя?» — «Пирожки!» — «С чем?» — «С творогом». — «Сыпь три штуки!»

После этого я уже благополучно допостился до конца Йом Кипура. Но сейчас я должен вам признаться, что от мясных пирожков до молочных прошло, кажется мне, меньше предусмотренных законом шести часов.

И еще один грех, рабойсай. Случилось это в зимнюю морозную ночь: темно, хоть глаз выколи, вьюга и завируха такая, что грех собаку на улицу выгнать. Так вот, в такую ночь я и выгнал на улицу свою собаку, и она до сих пор не вернулась. Может быть, нашли бы вы ее, рабойсай. Вот у нее я бы сейчас, пожалуй, попросил прощенья…