Еврейские погромы и национализм (СИ)

Задолго до того, как историки об этом смогли напечатать в России, Иван Солоневич указывал в «Диктатуре слоя»: «не принято писать о тех страшных еврейских погромах, которые проделала Красная Армия в годы Гражданской войны: ни рабочие батальоны Деникина, ни еврейские погромы Будённого не укладываются ни в какую историко-философскую схему. Их обходят молчанием» [И.Л. Солоневич «Мировая революция» М.: Москва, 2006, с.278].

Ни в какую из противоестественных, надуманных и нарочито лживых схем не войдёт и поддержка Императора Николая II, в котором ортодоксальные иудеи видели единственную защиту от погубительной революции. Они понимали, что «радикальная молодёжь, вовлеченная в революционное движение, ставит под удар всё еврейское население. После прокатившихся по стране погромов астраханский раввин Шухер благодарил Николая II» [С.А. Степанов «Чёрная сотня» М.: Яуза-пресс, 2013, с.123].

После раскрученной либеральной прессой лжи об одесском погроме «в Одессе в феврале 1910 г. возникло «Общество евреев, молящихся за царя» Моисея Кениса, пытавшееся примкнуть к черносотенному движению» [М.Л. Размолодин «Русский вопрос в идеологии чёрной сотни» Ярославль: Нюанс, 2013, с.196].

Отмеченная евреем Гершензоном в «Вехах» (1909) реальная защита революционной интеллигенции от вспышек насилия одним только Самодержавием и монархистами, распространялась и на защиту евреев от погромов.

Трудность полного предотвращения погромов становится яснее, если точно представлять себе влияние разлагающей нравственные устои революционной атмосферы на готовность солдат идти на подавление погромных мятежей с риском для жизни – не ради защиты Отечества, а ради охраны тех, кто ассоциируется с врагами Царя, убийцами и эксплуататорами. Причём применение силы для подавления погромов сопровождается угрозой жизни для тех, кто в представлении солдат ассоциируется с куда более близкими им патриотами, чья болезненная экспансивная реакция против евреев эмоционально им ближе и понятнее.

Как видно из всех рассмотренных комбинаций, существовали самые разные мотивы и поводы для погромов, но для тех же солдат, как и для многих недостаточно осведомлённых погромщиков, не было точного разделения евреев на эксплуататоров и бедных, террористов и уповающих на защиту Царя.

Особенно подверженными революционным влияниям оказались прибывшие с Японского фронта войска, усталые, деморализованные, «они являлись благоприятной почвой для революционной пропаганды» [В.А. Сухомлинов «Воспоминания» Минск: Харвест, 2005, с.147].

Война, как и революция, усугубляла враждебное к евреям настроение, поскольку, как пишет осведомлённый историк на основании совокупности военных публикаций в Империи начала ХХ века, «в целом в императорской армии было принято считать, что евреи не могут быть хорошими солдатами: они склонны к воровству, трусости, предательству на поле боя» [А.В. Гущин «Русская армия в войне 1904-1905 гг.» СПб.: Реноме, 2014, с.100].

Такие суждения основывались на служебном опыте, не будучи отвлечёнными представлениями или предубеждениями. «К той же категории непригодных к военной службе следует причислить евреев, которые и для государства и для войск составляют одно горе», при том, что «это даровитое и богатое племя», отметил автор статьи для военного журнала [«Разведчик», 1905, №791, с.951].

Первая мировая война усилила антисемитские чувства из-за проявлений склонности евреев в пользу Германии, а не России. «В чешском обществе наблюдалась вспышка русофильства и ненависть к евреям из-за устраиваемых ими чешско-немецких братаний» [Е.П. Серапионова «Карел Крамарж и Россия» М.: Наука, 2006, с.234].

Но и в войну 1914 г., как я особо отмечал в статье, посвящённой непоколебимому монархисту и выдающемуся русскому политику Ивану Горемыкину, Императорское правительство в его лице систематически заступалось за еврейских подданных Государя и значительно облегчило их участь, насколько это было возможно.