Читаем Еврейские скрижали и русские вериги (Русский голос в творчестве ивритской поэтессы Рахели) полностью

Еврейские скрижали и русские вериги (Русский голос в творчестве ивритской поэтессы Рахели)

"И в тигле мучений возвысится твоя душа, и вознесется до единения с Богом, и сделается бессмертной". (А я добавлю: он, Белинский, сам избрал этот трудный путь и узнал, что есть страдание. И с насмешкой он изображает иной путь, легкий, удобный, эгоистичный. Я перевожу эти слова из своего дневника, написанного в 14 лет[8].)

За понятием приходит образ: вот оно - человечество, и вот оно уж измученное. "Мировая скорбь" владеет им. Издалека слышим мы его призывный клич. И угрызения совести пробуждаются в нас с новой силой: перед глазами встает мой народ - он тоже измучен. Разве нет ему места в лукошке нашего детства?

Наш дом был религиозно-традиционным. Мама-праведница и справедливый отец воспитали нас в духе Торы. В детстве мы беззаветно любили молитву, чистую святую Субботу. Каждый праздник соблюдался трепетно и с восторгом. В каждом празднике была связь с прекрасным прошлым нашего народа. Чудо Хануки и Пурима. Ту-би-Шват. Но превыше всего - Песах! То были цветы в нашем лукошке - они расцветали и исчезали... Мы жили от праздника к празднику. Постились полдня в день 9-го Ава и целый день в Йом Кипур. Ходили в синагогу. В детском дневнике осталась память об этом. И на фоне праздников возникла связь с национальной историей. Народ, томящийся в галуте. Погром в Кишиневе - он тоже был запечатлен в нашем дневнике[9]. И тогда раздался клич - своя страна. Старшие братья доносят до нас первые вести о сионистском движении. Герцль, его портрет на стене дома. Мы, 12- 13-летние девочки, мечтаем об Обществе любителей древнееврейского языка, а мама противится тому, чтобы дочки уходили из дому, ходили на собрания. Это продолжалось недолго. Может быть, распался тот кружок. Братья уехали. У нас завелась своя компания...

ПЕРВЫЙ ПОЭТИЧЕСКИЙ ОПЫТ

Шошаны не было семьи, и она любила писать, в разные годы жизни - в детстве, в юности - вела дневники и возила их с собою. Много позднее, уже после смерти сестры-поэтессы, она решила переложить свои юношеские записи на иврит, однако перевод не всегда казался ей адекватным, и она часто вписывала поверх ивритских слов выражения из русского подлинника. В одной из переведенных ею дневниковых тетрадей о событиях последнего лета в семейном кругу (1908 год) вписано по-русски детское стихотворение Рахели, как кажется, самое раннее из известных ее стихов:

КОЛЫБЕЛЬНАЯ

Спи, дитятко, спи, милое... Смотри-ка, вон и звездочки Кричат, завидя нас: Не спит еще ваш маленький? Ведь очень поздний час. Спи, дитятко, спи, милое... Вот скоро, скоро мальчик мой Уж вырастет большой, Такой большой, что до небес Достанет он рукой... Спи, дитятко, спи, милое... И он увидит райский сад, И ангелов полет И много ярких звездочек Он маме принесет. Спи, дитятко, спи, милое... Господь тебя храни!..[10]

НА ЗЕМЛЕ ПАЛЕСТИНЫ

В 1909 году под влиянием старшего брата, Якова Блювштейна[11], Рахель с Шошаной решили ненадолго съездить в Палестину, да так и остались там, увлеченные сионистской идеей. Но и на Востоке, среди оживших, как им казалось, сказок "Тысячи и одной ночи", девушек то и дело настигал русский язык, который тогда так хотелось забыть. На второй день по прибытии они оказались в поселении Реховот и сняли комнату в гостинице:

Гостиница поразила нас чистотой (по которой мы так тосковали во все время нашего плавания) и внешней добропорядочностью. Но странным и неприятным был господствовавший в ней "русский дух". Этого мы уж точно не ожидали. Рахель обратилась (понятно, не без душевного трепета) на чистейшем французском языке, а ей в ответ нежданно прозвучал - русский. <…> Мы решили не говорить по-русски, только на иврите. Но что поделаешь? Есть бытовые вопросы, которые мы тогда не умели обсудить на нашем новом языке. Тогда мы решили, что на один час в день, перед закатом, освободимся от обета и будем разговаривать по-русски. И когда наступал этот час, мы с радостью пользовались им прежде всего для того, чтобы декламировать наши любимые стихи. Голос Рахели звенел, желая успеть еще и еще. Затем уж мы обговаривали нашу повседневность, а с появлением звезд возвращались к ивриту[12].