Еврейский бог в Париже

Человек в кресле. Об Азефе, которому это место доверил покойный Гершуни? Тот самый Гершуни, который не доверял никому, тот самый великий Гершуни, поцеловавший кандалы после того, как их на него надели, вы в это время только сказками о революции питались, Бурцев. Так вот Гершуни передал свое место в боевой организации именно Азефу — только ему, никому больше, слышите, никому из нас. И Азеф не подвел Гершуни.

Вбегает Савинков.

Савинков. Я убью его! (Стреляет.)

Бурцев. Ага, промазал, промазал!

Человек в кресле. Савинков, прекратите самодеятельность!

Человек с бородкой. И что за страсть у нас, русских, изобличать друг друга?

Савинков. Слушайте, Бурцев, Азеф стоял рядом с нами, когда мы строили бомбы. Он учил нас их строить, он учил нас терпеть и ждать, ждать той минуты, когда начинает сосать под ложечкой, нервы не выдерживают, и ты уже ничего не видишь, кроме ужаса предстоящего, когда ты из человека станешь убийцей, вот ты сейчас бросишь бомбу в такого же, как ты, смертного, не в сановника, которому вынесла приговор партия, а в человека, которого разорвет на куски, и если тебе не повезет умереть вместе с ним, то ты останешься стоять как вкопанный над клочьями окровавленного человеческого тела, но тут всегда появлялся Азеф и своим спокойствием возвращал смысл всему предприятию, ты вспоминал — кто ты и зачем, и бросал бомбу, и окровавленные тела больше не внушали тебе ужас, потому что это были не просто человеческие тела, а результат твоей работы, жалость исчезала, сострадание, ты мог гордиться собой. Все это я пережил лично и могу свидетельствовать, что малодушие и героизм идут рука об руку в таких делах, и если бы не Азеф… Эх, про что с вами говорить! Поверьте, я научился убивать, Бурцев, и, если вы не извинитесь перед Азефом, я убью вас.

Девушка. Бурцев, вы нарываетесь!

Бурцев. Я нарываюсь? Я, который в течение пяти лет молчал, анализировал, проверял, сопоставлял, наконец, догадался, я, который вышел на след предателя, нарываюсь и должен извиниться перед ним? Конечно, к такому злодейству надо привыкнуть, его невозможно постичь. Я буду продолжать расследование самостоятельно, вопреки воле комитета, я доведу его до конца и выступлю неопровержимо.

Человек в кресле. Вы хотите очернить партию?

Бурцев. При чем тут партия?

Человек с бородкой. А что, если нам попереть этого Бурцева из партии?

Бурцев. Да идите вы! При чем тут партия, я повторяю?

Человек в кресле. Самые крупные акции мы осуществили под руководством Азефа. Под их звездой мы войдем в историю. Под счастливой звездой Азефа.

Бурцев. Но он провокатор!

Человек с бородкой. Вы чего-то не понимаете, мой друг, во-первых, насчет Азефа вы что-то напутали, предположений не достаточно, а во вторых, неужели вы не понимаете — какой козырь даете в руки наших врагов? Партия провокаторов? Партия полицейских осведомителей? Почему тогда не предположить, что они сами, те, с кем мы боремся, и решали — кому жить, кому умирать, а мы просто действовали по указке полиции? А еще, если глава боевой дружины, герой — и вообще, вы подумали, что у человека есть семья, дети, какую тень вы бросаете на их будущее? Семья предателя! Лично я согласен забыть все, что вы здесь сказали…

Савинков. Никогда!

Девушка (вырываясь вперед). Азеф не каменный, не каменный, я сама видела, как он плакал, это вы — предатель, запретите ему говорить, у меня разорвется сердце!

Человек в кресле. Успокойте ее. Все, Бурцев, все.

Бурцев. Посмотрите документы.

Человек в кресле. Не буду. Не прикоснусь.

Бурцев. Только взгляните!

Человек с бородкой. О, русские люди, русские люди!

Появляется громадная голова Азефа.