Еврейский камень, или собачья жизнь Эренбурга

«Нары шутят. Дробовичок бы сюда. Глухарь тут есть, черный тетерев, куропатка беленькая, а рябчика-то, рябчика! Отличный охотник за зиму набьет их штук двести…»

Не рука ли Всеволода Иванова? Все здесь есть, всякая дичь водится. Нет только прикосновения к душе, нет тоски, нет жалости — ни к прошлому, ни к настоящему, ни к будущему. Ботаника, зоология, охотоведение, а где же психология?

«— Не целую ж зиму бежать через эти леса.

— А кто говорит — бежать? Так просто, разговоры. Беседа.

— Зложизненные наши беседы.

Над одними эшелонами накрапывал дождь, блестели крыши вагонов…» Откуда автор знает, что крытые суриком крыши вагонов «блестели»? Я ездил на крышах вагонов и в дождь. Они грязные, крыши-то, скользкие и тусклые. Это в экспрессе «Красная стрела» крыши блестели, отдраенные механическими щетками.

«Над другими светило солнце. Над третьими — не то облака, не то изморозь. А дело не в погоде, а в самочувствии». И никому не приходит в голову, что десятки «стабунившихся» эшелонов есть не что иное, как прославление рабского труда, труда безнадежного и бесперспективного. Рабский труд стоит за маленьким фрагментом большой халтурно написанной главы. Халтурно и претенциозно. От последнего делается невмоготу. Ну и стиль! Подобная «пришвинизация» прозы ужасна и даже под дулом пистолета непростительна. Но писалась-то она не под дулом, а подшофе. Инженерам человеческих душ на подъезде к Беломорбалтлагу было совсем не страшно, и потому об охране — ни слова. Заключенные, очевидно, сыты и неплохо одеты. Ни еды им не надо, ни кипяточку. Любопытно: через что они смотрят на мелькающий пейзаж? Ведь не в спальных вагонах их везут, а в скотниках: там одно оконце наверху. И двери на засов! Ничего заключенных не пугает, не волнует. Свободу хочется добыть, но это естественно.

Вполне благополучные, не тратящие нервов совбуры варганили сию развесистую клюкву. Поленились даже сочинить приличный диалог и объяснить, откуда в теплушках появились окна. Народный комиссариат внутренних дел и так схавает. Не в первый раз.

Песчинка правды в море лжи

Вся книга составлена из лоскутных фраз такого же образца, но нередко встречаются еще более липовые пассажи. Иногда авторы раздевают себя донага и выдают с головой. За приведенными выше строками идет новая подглавка под названием «Медвежья гора». Она открывается поразительным по глупости и подлости сюжетом прибытия специалистов на строительство: «В Медгоре из эшелонов отбирают инженеров и бухгалтеров…» Тридцать пятую и прочие вперемежку с пятьдесят восьмой. «Вот они, подхватив чемоданчики, идут по баракам…» Каждому, конечно, подготовлено место — никаких земляных нор. Коммунальные услуги, оказываемые заключенным, несравнимы с теми, которыми пользуются вольнонаемные и спецпереселенцы на Кузнецкстрое и описанные Эренбургом. Здесь в барак Нюту не приведешь. НКВД все-таки не мать родная.

Дальше начинается несусветное: «Пожилые, юные, они строили заводы, фабрики, дома…» Кто строил — пожилые? Бухгалтеры строили? Или юные инженеры? Фразы поставлены встык. Ни Горький, ни Авербах, ни Фирин, ни Шкловский не обращают внимания на явную лабуду: юные инженеры? юные бухгалтеры? Или инженеры пожилые, но тогда кто же юный!? Они же «выступали на митингах, подписывали протесты против империалистов, но в сердце они берегли фабрики своего хозяина, они верили, что существует только прошлое, а настоящего нет совсем».

Крайне интересно все-таки, кто это писал? Чья рука? Неужели Веры Инбер, которая ложилась на рельсы перед поездом, увозящим Троцкого в ссылку? Или Всеволод Иванов, воспитывавший сына расстрелянного Бабеля Михаила? Или, быть может, Виктор Шкловский, чей сын погиб на будущей войне? А возможно, Захар Хацревин, тоже исчезнувший в кровавых событиях под Киевом в сентябре 41-го, чье участие в поездке на Беломорско-Балтиийский канал вызвало у меня особое сожаление…

Продолжение фрагмента — совершеннейшая чепуха, которую трудно чем-либо объяснить. Во всяком случае, НКВД и сталинские репрессии, цензура, Авербах и даже Ягода с Фириным и Берманом здесь абсолютно ни при чем. Скорее речь здесь идет о привычной переделкинско-лаврушинской туфте, откровенной совбуровской халтуре, сбыте недоброкачественного товара, чем прославилась наша литература социалистического реализма и в особенности — современная литература, не утратившая этого теоретического фундамента. Как пели зеки: пожилые и юные, инженеры и бухгалтеры:

Без туфты и аммонала
Не построили б канала.