Шолем, однако, не считал сам факт приписывания де Леоном авторства Шимону бар Йохаю обманом. Для де Леона истина мистицизма, открываемая в «Зогаре», была настолько очевидной, что она, несомненно, была известна такому видному ученому, как Шимон бар Йохай. Правда, де Леон не имел рукописи, где раби Шимон записал эти истины, но последний вполне мог написать ее. Поэтому заявление об авторстве ученого II в. было попыткой обратить внимание широкого читателя на эту работу, — внимание, которого бы не было, если бы евреи считали, что читают труд своего современника. В мире традиционного иудаизма считается, что чем старше труд, тем ближе он к Откровению на Синае и тем больше вероятность его истинности. Для мистиков «Зогар» — один из выдающихся трудов иудаизма.
«Зогар» вызывает серьезные и часто острые споры. Еврейские рационалисты нередко отвергают всю Кабалу и «Зогар» как опасную галиматью, считая, что все это поощряет евреев поступать по мистическому наитию, а не исходя из разума.
«Зогар» написан в форме комментариев к Торе, переплетаясь мистическими озарениями и историями о видных учителях Израиля. Характерное для стиля книги место — история спора между раби Шимоном и его коллегами:
«Однажды друзья прогуливались с раби Шимоном. Он сказал: «Я вижу все другие народы славными, а Израиль униженным. Почему? Потому что Царь, Б-г прогнал Царицу, Израиль, взял служанку и надел корону на ее голову». Он заплакал и продолжал: «Царь без царицы — не царь: если царь привязан к служанке царицы, где его слава? Служанка правит Сионом, как когда-то правила Царица. Но однажды Всевышний вернет Царице ее законное место; кто тогда возрадуется, как не Царь и Царица? Царь, потому что он вернулся к ней и ушел от служанки, а Царица — потому что воссоединилась с Царем. Поэтому написано: «Радуйся безмерно, о дочь Циона!»
Глава 251
«Рим и Иерусалим» (1862)
Классическое произведение раннего сионизма «Рим и Иерусалим» — написано человеком, которого Карл Маркс назвал «мой коммунистический раби». В молодости Моше Гесс (1812–1875) был ассимилированным евреем с радикальными социально-экономическими взглядами. Сначала возвращение Гесса в еврейство было связано с иудаизмом слабее, чем с антисемитизмом, от которого он страдал (см. «Герцль» и «Жаботинский»). Он был потрясен Дамасским кровавым наветом, безобразным инцидентом, когда группа сирийских евреев была ложно обвинена в ритуальном убийстве католического монаха. Хотя его возмущение по этому поводу скоро улеглось, последующий подъем германского расизма снова затронул его еврейские чувства. Глубина его раннего отчуждения ясна из начальных страниц «Рима и Иерусалима»:
«Здесь я снова стою, после двадцатилетней разлуки, среди моего народа: я участвую в его праздниках радости и печали, воспоминаний и надежд… Мысль, которую я навеки удушил в своем сердце, снова ожила во мне; мысль о моей национальности… наследие моих предков, Святая земля и Вечный город, место рождения веры в Б-жественное единство жизни и будущее братство всех людей. Эта мысль… годами билась в моем запечатанном сердце, требуя выхода. Но у меня не было необходимой энергии для перехода с отдаленной от иудаизма дороги на новый путь, который открылся мне в туманной дали!..»
Гесс утверждал, что евреи наравне с другими народами имеют право на родину, где они смогут развивать свою культуру и таланты, не боясь антисемитизма. В соответствии со своими левыми взглядами он надеялся, что еврейское государство будет гуманным и социалистическим.
Почти век спустя после его смерти израильская Партия труда организовала перенос из Германии останков своего социалистического предтечи и захоронение их в израильском кибуце Кинерет.