Еврейский вопрос - взгляд очевидца изнутри

Теперь давайте проанализируем некоторые антисемитские стереотипы, наиболее оскорбительные для евреев. Возьмем, к примеру, пресловутую книжонку В. Н. Гладкого «Жиды». Сколько антисемитов отправилось в места не столь отдаленные за ее распространение, и, может быть, вполне справедливо, ибо их деятельность не имеет ничего общего с идейной полемикой, а имеет явно подстрекательский характер и направлена против честных граждан. Однако вряд ли кому из «судий праведных» приходило в голову произвести расследование содержания самой книжки. «Да ведь уже в самом ее названии «Жиды» состав преступления – оскорбление достоинства граждан и разжигание национальной ненависти» – возражают возмущенные демократы. – Отчасти вы правы, слово «жиды» на современное ухо звучит грубо и вызывающе, согласен, ну а что если мы заменим сей одиозный эпитет на «мафиозно-преступные кланы» и в таком виде перечитаем книгу вновь? Ведь совершенно ясно из всего контекста этого сочинения, что слово «жиды» вовсе не применяется автором к честным трудящимся еврейской национальности. И тогда эта книжка сразу же превратится из антисемитского пасквиля в острый сатирический памфлет в стиле Аверченко, даже не лишенный таланта и остроумия. Конечно, слово «жиды» звучит более хлестко, нежели расплывчатые официозные и вполне легальные штампы более позднего советского антисемитизма, такие как «чуждые элементы», «космополиты», «Малый Народ», «сионисты», к тому же последние понятия как раз высосаны из пальца и не имеют никакого отношения к еврейскому вопросу (об историко-филологической эволюции понятий «еврей» и «жид» см. статью Всеволода Вихновича «Евреи и жиды»). Смею вам напомнить, что и Гитлер избегал крепких эпитетов в отношении евреев, даже многим его антисемитизм по началу казался вполне цивилизованным. Слово же «жид» весьма характерно для белоэмигрантского русского лексикона – прямого, грубоватого, саркастичного – и имело тогда вполне конкретное содержание, обязательно связанное с иудейской религией и определенным общинно-местечковым образом жизни. (В дореволюционной России вообще не было такого понятия «национальность», а вместо нее во всех документах указывали вероисповедание, поэтому еврея, принявшего христианство, никогда бы не записали евреем. Когда пришли к власти большевики, то совершили роковую ошибку, они, естественно, устранили графу «вероисповедание», но вместо нее ввели «национальность», а надо было и то и другое устранить, тем более что при советской власти ни от иудейской религии, ни от традиционного образа жизни евреев фактически не осталось и следа).

Прежде чем клеймить автора всякого рода порицаниями и проклятиями, давайте посмотрим, каковы мотивы написания этой книги, какова ее классовая направленность. В данном случае нельзя сказать, что она была инспирирована КГБ, ЦРУ, царской охранкой или  какой-нибудь им подобной «почтенной» организацией. Нет, эта книга рождена непосредственно в сердце индивида, в сердце, глубоко уязвленном уничтожением России, ее культуры и истреблением лучшей части ее народа. Пусть автор не совсем адекватно понимает причины этой катастрофы, но сам взгляд на большевистский путч, как на слепую палку, приведенную в действие интригами определенных провокаторов, не лишен смысла. Истинная ненависть автора обращена не на евреев за их нерусские фамилии, формы носа, характерный выговор и другие национальные особенности, а только на отдельных преступников еврейской национальности за их определенные преступления, хотя он безусловно не прав в своих обобщениях. Поэтому, чтобы спорить с автором, прежде всего нужно ответить на вопросы: имели ли место сии преступления или нет, играл ли еврейский вопрос свою роковую роль в российской катастрофе? Гладкий правильно видит, что та революционная чернь, развалившая империю, была лишь орудием в чужих руках, но требуется уточнить, в чьих? И тут его взгляд останавливается на еврейском вопросе и ничего не видит дальше, не хочет понять того, что и сам еврейский вопрос есть явление гораздо более глубоких причин, чем подрывная деятельность отдельных интриганов еврейской национальности. В чем же можно обвинить Гладкого? Увы, только в заблуждении, в том, что направил всю свою оскорбленную ярость не совсем по тому руслу, по какому следовало бы, но никак не в преднамеренном написании клеветнического пасквиля. Но какое имеет моральное и юридическое право та чернь, руками которой непосредственно уничтожена российская культура, использовать сей памфлет в своих гнусных интригах как раз против тех, в ком еще живы зачатки того аристократизма, чести, трудолюбия и творческой инициативы, что составляло гордость России? Ведь истинные «жиды» в гладковском понимании слова как раз сейчас и есть те, кто эту книгу так сказать «распространяют».

Нужно отметить, что, люто ненавидя евреев как своих врагов, Гладкий отнюдь не стремиться показать их сугубо в черном цвете, как это принято у недалеких людей, игнорировать достоинства врага. Наоборот он пишет: