Еврейское счастье

— Какие базары, братан! — заверил Котя-зек, очень авторитетный товарищ, отсидевший в советские времена пятнадцать суток за тунеядство.

Кляча была очень удивленна, когда муж приперся домой с собутыльниками и бухалом, пригласил ее за стол и угостил апельсиновым соком, купленным специально для нее. Приняла за заботу о больной. Она выдула почти литр, пока не заклевала носом. Заботливый Шлёма отвел ее в спальню, помог раздеться и уложил в постель. Кляча вырубилась, едва коснулась головой подушки.

Вернувшись на кухню, Шлёма распорядился:

— Дальше наливаю только тем, кто вдует Клячу!

Собутыльники долго мялись, не решаясь совершить такое непривычное для них деяние.

Первым, как самый отчаянный, пошел Котя-зек, заявив патетично:

— Для кореша я на всё готов!

Отсутствовал он недолго.

На насмешки собутыльников рявкнул, раскинув пальцы веером:

— Ша, контра, в ЧК заберу! — а потом более спокойным тоном объяснил: — Я пьяница, а не ебарь. Да и баба — не Фонтан.

Посмотрев, как Котя-зек употребляет заслуженное вознаграждение, и остальные заторопились поиметь Клячу. Отстреливались они подозрительно быстро, но Шлёма и сам не числился в ударниках, поэтому ничего не заподозрил.

Тут подошел Профессор и привел улыбчивого мулата по имени Джоэль, матроса с судна под либерийским флагом, которое стояло в порту.

— Хотел чистого негритоса найти, чтобы Клячу в доску задолбал, но ни одного свободного не было, — сообщил Профессор. — Ничего, сойдет и этот.

Шлёма налил обоим штрафную — по полному стакану, а сам стал из-за стола, сообщив о своем намерении поменять рыбкам воду. Это была его любимая фраза еще с тех далеких времен, когда увлекался пивом и его живот напоминал аквариум: три-четыре литра пива и несколько вяленых бычков.

Выпив, Джоэль заулыбался еще веселее и начал постреливать глазами в собутыльников. Профессор на ломаном английском пресек эти поползновения и объяснил мулату, какая есть его задача. Джоэль сначала делал вид, что не понимает, а потом честно признался, что активный гомосексуалист, что женщины его не интересует. Отмаз не проканал, потому что был принят за хитрый маневр.

Тут вернулся ходивший отливать Котя-зек и пригрозил:

— Поторопись, черножопый, пока Шлёма не вернулся. А то он тебе за такое неуважение его жены кишки на пику намотает, — и повертел у горла мулата большой кухонный нож, тупой и с пятнами ржавчины.

— Шлема там не заснул на параше? — поинтересовался Профессор.

— Нет, смычкует, да так, что унитаз, наверно, вздрагивает, — пошутил Котя-зек и со злорадной улыбкой посмотрел на Джоэля. — Пришлось мне в ванной отливать.

Джоэль понял информацию правильно и покорно пошел в спальню.

Через какое-то время на кухню зашла Кляча. Она была в халате, надетом на голое тело и застегнутом на одну пуговицу. Лицо было бледным, с синюшным оттенком.

— Как мне погано, думала, кишки вырыгаю, — пожаловалась она. — Сок был прокисший, чи шо?!

— Прокисший, наверно, — согласился Профессор.

— И какая-то падла весь живот мне обфафлила, — продолжила Кляча. — Шлема проснется — вот хай будет!

— Так это ты в параше была?! — дошло до Коти-зека. — А кого же тогда?..

Он не закончил вопрос, потому что на кухню вернулся радостно улыбающийся Джоэль и сообщил, что задание партии и правительства выполнил с честью.

Все, кроме мулата, ломанулись в спальню. Шлема лежал в отключке и с порванным очком.

— Убить черножопого! — предложил Котя-зек.

Но мулат успел выпулиться из квартиры. Уже, наверное, пересек всю Пересыпь и подгреб к своему судну.

Собутыльники вернулись на кухню и принялись обсасывать ситуацию.

— Получается, что со Шлёмой теперь западло бухать, — сделал вывод Котя-зек.

– Один раз – не пидор, – возразил Профессор и после паузы добавил: – Теперь я знаю, что такое «еврейское счастье»: это когда получаешь даже больше, чем просил, но не в ту дыру!