Еврейское счастье (сборник)

   -- Но любопытно не это, не то, что я захотел вас встретить, -- быстро проговорил, словно проглотил он последние слова, -- дело не в моем желании, о котором я бы мог умолчать, суть в факте. Но и это не самое главное. Важно, чему факты такого рода учат, дороги общие выводы. А учат нас подобные примеры признать, что человек есть ничто, что кто-то нами распоряжается по своему усмотрению, что наша с вами встреча не случайна, как и не случайно даже вот это слово, которое я только что произнес. Нет гордого человека, -- с каким-то восторгом в голосе сказал Малинин, -- а есть звено среди звеньев. Вечно Единое, Рок, Судьба, зовите, как хотите, по своим кругам ведет нас.

   Она подняла глаза на него и вдруг не поверила, что перед ней тот самый Малинин, которого она ни во что не ценила.

   Куда делись его скулы? Почему он ей казался несимпатичным?

   -- Видите ли, -- продолжал Малинин...

   -- Нет, нет, подождите, -- прервала она его, -- вы говорите рок, судьба. Хорошо, но не Бог, не правда ли, не Бог? -- торопилась она. -- Оно меньше Бога? Я в Бога верю, но это не то, это помимо Бога, хотя, может быть, с Его ведома. Так вы понимаете? Я много об этом думала, но не могла понять. Вот, например, сделаешь что-нибудь, и вдруг вспомнишь, что уже однажды делала это. С вами бывает? Вспомнишь, и тотчас туман в голове. И еще, и еще, -- все торопилась она, -- предчувствия, сны...

   "Но зачем, зачем я это говорю ему?" -- краем мысли спрашивала она себя.

   -- И меня всегда интересовало, -- продолжала она, -- как доказать судьбу, как доказать, что то, что случилось, не могло не случиться? Ведь совершившееся происходит один только раз.

   "Может быть, рассказать ему свой сон с собаками? -- с краю все думалось ей. -- Или лучше не говорить? Подожду, может быть и скажу".

   -- Ну, конечно, конечно, -- с тем же торопливым нетерпением ответил Малинин, -- ее волнение сообщилось и ему, -- это не Бог, а в стороне от Бога, может быть меньше Его, может быть больше, что, однако, нисколько не умаляет Его, -- поспешил он ее успокоить. -- Я в Бога тоже верю, ужасно верю, но и Вечно Единое, или судьба, или рок, или Непознаваемое так же несомненно. Все, рожденное духом человеческим, несомненно. Но это я в другой раз докажу, -- еще больше заторопился Малинин. -- Второй ваш вопрос интереснее, и вот какой со мной случай был. Я сидел с товарищами у себя в мастерской. Говорили на мистические темы. Я доказывал нашу, до последних мелочей, зависимость от сил, которых умом мы постигнуть не можем. Меня подняли на смех. Тогда, чтобы разрешить наш спор, я предложил сделать опыт.

   -- Какой же такой опыт? -- спросил один из товарищей.

   -- А я сейчас при вас выстрелю себе в голову, -- ответил я, -- и если я не должен был умереть от пули, то никакие физические силы не вызовут выстрела, и я останусь цел.

   -- А если ты должен был умереть от пули? -- рассмеялся второй. -- Нет, это глупо, ты несомненно умрешь, наделаешь нам хлопот и, главное, ничего не будет доказано.

   -- Вы циники, -- ответил я, -- но я вас не выпущу. Я изменю опыт и доказательность его не пострадает. Я выстрелю себе в руку, и если не должно было быть, выстрела не последует.

   -- Руку искалечишь, -- сказал третий, -- брось эту затею.

   -- Почему же мне не выстрелить, если я твердо верю, что и наш спор, и все его последствия предрешены, -- ответил я.

   -- Слушайте, -- снова посмотрев на Малинина, воскликнула Марья Павловна, -- ужели вы выстрелили?

   -- Ну, конечно, -- сказал он. -- Я достал свой револьвер, и пока товарищи проверяли его, я пережил вечность. Впрочем, то, что я тогда чувствовал, не относится к делу, -- нахмурился Малинин.

   -- Готово? -- спросил я.

   -- Готово, -- ответил первый.

   -- Для вторичной проверки, -- сказал я, -- первый мой выстрел будет в стену.

   Я не целясь спустил курок. Мы подошли к стене, все указали на отверстие, сделанное пулей.

   -- Теперь я выстрелю себе в ладонь, -- сказал я, -- и, конечно, для вас опыт будет убедителен, если выстрела не последует.

   Я прижал дуло револьвера к ладони. Я сильно нажал курок и закрыл глаза... Раздался сукой звук осечки...

   -- Браво, -- крикнул второй художник и бросился вырывать у меня револьвер.

   -- Нет, погоди, -- почти без голоса сказал я, -- ты раньше признай, доказал я?

   -- Случай, -- сквозь зубы пробормотал первый.

   -- Хорошо, -- отозвался я, -- тогда будем продолжать опыт...

   И я снова выстрелил... Вторая осечка. Все бросились ко мне.

   -- Нет, -- сказал я, -- теперь я хозяин положения, я для себя, а не для вас, попробую третий раз.

   Да, я чувствовал, что действую не по своей воле, а как будто слышал приказание: "стреляй"!

   И я выстрелил... Осечка... Тогда я в каком-то безумном восторге повернулся к стене. Грянул выстрел...

   -- Послушайте, -- потрясенная рассказом, крикнула Марья Павловна, -- но ведь это... это... -- Она стала искать слова, чтобы выразить свое впечатление... -- А знаете ли, -- вдруг неожиданно для себя сказала она, пристально глядя на него, -- ведь вы раньше угадали, мне и в самом деле было неприятно, когда вы подошли ко мне. А теперь...

   -- А теперь? -- переспросил он, не решаясь взглянуть на нее.