Я отвечаю, что возражение в этом случае действительно проистекает из «необоснованного допущения» — со стороны возражающего, — предположения основы динамики в те времена, когда основ
несуществовало
в чем бы то ни было. Я употребляю слово «основа» в том смысле, конечно, как понимает это слово возражающий.«В начале начал» мы можем принять — воистину можем уразуметь лишь одну
Первопричину, достоверную конечную
Основу, Воление Бога. Первичное
действие, излучение из Единства, должно было быть независимым от всего того, что мир именует ныне «основой» — ибо все, что мы так означаем, есть лишь следствие противодействия этого первичного действия. Я говорю «
первичное» действие, ибо создание абсолютной вещественной частицы скорее должно быть рассматриваемо как
зачатие, чем как некоторое
действиев обычном смысле выражения. Таким образом, мы должны смотреть на действие первичное как на действие для установления того, что мы ныне именуем «основами». Но само это первичное действие должно быть рассматриваемо как
непрерывность Воления. Помысел Бога разумеем быть должен как зарождающий рассеяние, как его сопровождающий, как упорядочивающий его, и, наконец, как удаляющийся от него по его завершении.
Тогданачинается противодействие и через противодействие — «Основа», согласно нашему употреблению слова. Предусмотрительно будет, однако, ограничить применение этого слова к двум
непосредственнымследствиям прерывности Божественного Воления — то есть к двум посредникам,
Притяжениюи
Отталкиванию. Каждый иной природный посредник зависит, в большей или меньшей степени, непосредственно от этих двух, и поэтому было бы более подходящим означить его как подоснову.Можно возразить, в-третьих, что вообще особый способ распределения, который я указал для атомов, есть гипотеза, и ничто более».
Но мне известно, что слово «гипотеза» есть большой тяжелый молот, хватаемый тотчас, если не вздымаемый, всеми ничтожными мыслителями, при первом появлении всякого предложения, в особенности облеченного в одеяние
учения. Но за «гипотезу», с добрым последствием, не схватятся
здесьдаже те, что способны поднять ее — малые ли то человечки или великаны.Я утверждаю, во-первых, что
единственносогласно описанному способу постижимо, что Вещество могло быть распространено так, чтобы удовлетворить одновременно условиям излучения и общего равенства распределения. Я утверждаю, во-вторых, что сами эти условия внушены были мне как неизбежности в ходе рассуждения, столь же строго логического, как то, на котором зиждется любое доказательство у Евклида; и я утверждаю, в-третьих, что, если бы даже обвинение в «гипотезе» было столь же полностью подтверждено, сколь есть оно, на самом деле, несостоятельно и неприемлемо, все же ценность и неоспоримость моего вывода не были бы ни в малейшей подробности, нарушены.Изъясняю: ньютоновское тяготение — известный закон Природы, — закон, существование которого как такового может быть оспариваемо лишь в Бедламе, закон, принятие которого как такового дозволяет нам изъяснить девять десятых явлений Вселенной, закон, который, именно в силу такой его способности изъяснять нам явления, мы, не прибегая ни к каким иным соображениям, вполне расположены принять как закон и не можем удержаться от принятия как закона, — закон, однако, которого никакая основа или
modus operandiосновы никогда доселе не были исследованы человеческим рассмотрением; закон, словом, который ни в частностях своих, ни в общем
вовсене найден был доступным изъяснению, — является наконец сполна и всесторонне объяснимым, стоит нам только допустить соглашение с чем? С гипотезой? Но,
еслигипотеза, — если чистейшая гипотеза, — если гипотеза, для допущений которой — как в случае этой
чистойгипотезы самого ньютоновского закона — ни тени причины
a prioriне означится, если гипотеза, столь же безусловная, как все, что она в себе включает, дозволит нам постичь некоторую основу ньютоновского закона, поможет нам уразуметь, как завершенные, условия столь чудесно, столь невыразимо сложные и столь, по-видимому, неразрешимые, как те, что заключаются в отношениях, сообщающих нам о тяготении — какое разумное существо
захочет настольковыявить свое слабоумие, чтобы называть далее гипотезой даже эту безусловную гипотезу — если только оно действительно не будет настаивать на таком ее наименовании, подразумевая, что делает это просто из пристрастия к постоянству
в словах?