Европа и душа Востока. Взгляд немца на русскую цивилизацию

Мессианское жизнеощущение русских восходит к XVI столетию. Впервые оно появляется у религиозного писателя Филофея[124] (старец псковского Елеазарова монастыря). От него исходит учение о Москве как о третьем Риме, призванном объединить в себе первый и второй Рим (Византию). Уже здесь мы наталкиваемся на признак истинного мессианизма, наглядно отличающий его от любых империалистических целей: мессианский человек соединяет разделенное, тогда как империалистический – разъединяет связанное. Филофей не учит тому, что Москва должна оттеснить, сменить или превзойти Рим и Византию; он учит тому, что Москва должна принять их в себя примирившимися. Воля к примирению всегда была спутником русского мессианства. Соловьев в своей работе «Три силы» отводит России роль третьей силы, которая должна органически соединить две предшествующие исторические силы: единство без свободы, олицетворяемое исламистской Азией, и свободу без единства, олицетворяемую постготической Европой. Булгаков (в «L'Orthodoxie», 1937)[125] возлагал на русскую Церковь задачу примирить Рим и протестанство. Это – «внутренний путь, внутренняя необходимость для вселенской Церкви в ее продвижении к единству». Именно эту мысль хотел высказать и Достоевский, называя русских народом-богоносцем. Общий смысл всех этих учений – вернуть человечеству утраченную гармонию.

Мессианское жизнеощущение не позволяет русскому человеку довольствоваться простым познанием истины. Оно побуждает его также жить согласно этой истине, осуществляя более высокий порядок в более низком. Русский ищет не знания, а жизни в форме познания. Поэтому для него только жизнь в согласии с Божьей волей является правильным путем к богопознанию. «Нельзя склоняться перед христианской истиной и в то же время смиряться с антихристианской действительностью как с чем-то вечно неизменным и неизбежным» (Соловьев). Русскому человеку чуждо трусливое отрицание духа, и оно ему нестерпимо, когда он с этим встречается. Сколь многие из русских поэтов заплатили темницей за свои умонастроения! Каждый сам подает пример тому, чему он учит. В русской литературе нет ничего, подобного Шопенгауэру, который как человек был гурманом и щеголем, а как мыслитель рекомендовал воздержание от земных благ. Русский послушен голосу совести, он исповедует его и жертвует собой. Когда в 1881 году Александр II пал жертвой покушения, Толстой и Соловьев, независимо друг от друга, выступили за помилование убийцы.

Соловьев, ему было тогда 28 лет, лишился кафедры и средств к существованию и умер преждевременной смертью, износившись от своей беспокойной жизни. Вот это по-русски! Русский не выносит расхождения между истиной и действительностью. Примечательно, что в русском языке для двух этих понятий существует одно и то же слово – правда. В своем редком двойном смысле оно означает то, что есть, и то, что должно быть. Русский не может жить иначе, как, не задумываясь, вносить элементы высшего порядка в вещественный мир, даже если этот мир их отторгает. В конечном счете, земное приносится в жертву идее. – Сугубо мессианским предстает и более позднее русское христианство. Вершина его требований – построение царства Божия на земле. В этом процессе, который являет собой одновременно осуществление Божественного и освящение мира, снова сливаются воедино вечное и временное. Тем самым снимается напряженность между двумя мирами. Это мысль о cristificatio[126], которую высказал Ленау[127] (тоже славянин!) в поэме «Альбигойцы»: «В полной мере Христос на земле нам еще не являлся, Божий образ Его в человеке еще предстоит завершить».

Мессианский дух веет и в политических судьбах России. Для русского человека, как и для дохристианских иудеев, характерна близость религии и истории; у русских дух и дело, идея и политика стремятся соединиться в одно целое. Русские мыслители и поэты активно включались в русскую жизнь. Сколько из них посвятили лучшие годы своей жизни политической публицистике! Назову лишь Киреевского, Соловьева, Достоевского, Розанова[128]. Мессианской является русская национальная идея от Священного Союза[129] Александра I – до большевицкой пропаганды освобождения мирового пролетариата. Правда, меняются формы ее проявления, но для острого взгляда очевидна ее неизменная сущность.

Мессианское жизнеощущение, особенно политический мессианизм, русский человек разделяет с другими славянами. Мессиански окрашенный католицизм является той силой, которая душевно объединяет разделенную Польшу и подготавливает ее политическое воссоединение. Религиозность древнехристианского энтузиазма и национальное чувство взаимно соединяются, особенно в культе Девы Марии. Богородица становится некоронованной Королевой Польши. Самый древний польский национальный гимн «Богородица» – гимн Деве Марии! Мицкевич[130], связанный через свою мать с одной иудейской сектой, сознательно внес мессианские элементы Ветхого Завета в польскую национальную идею. Она и поныне сохраняет свою религиозную сущность.