Европа на ленте

– Ну, а что делать, – он подталкивает меня к двери просмотрового зала. – мы же не можем сидеть просто так, сложа руки. Закроют, расформируют группу, опять в простой, совсем без зарплаты. Ты же знаешь ситуацию на студии.

– Это невозможно… – я удерживаю отца за рукав. – Ты с ума сошел… Это же сегодня уже – классика. Пусть остается все, как есть – со всеми старыми шумами. Кто тебе сегодня переозвучит молодого Жарова? Да ты… ты просто не имеешь права, этого нельзя делать! Я не дам тебе! Это история кино – понимаешь.

Отец, грустно улыбаясь, смотрит на меня.

– Может быть… А сегодня-то как жить?

Времена не выбирают… Когда молодой режиссер, только что закончивший Киноакадемию при ВГИКе у Сергея Эйзенштейна, снял свой первый дипломный фильм «Медведь» по Чехову, и тот широко пошел по всем экранам огромной страны – от Москвы до Владивостока, принося, в полном соответствии с существовавшим тогда положением, приличные дивиденды автору сценария и постановщику, группа маститых советских кинодеятелей тут же сочинила письмо в родное сталинское правительство – а не слишком ли много денег получит новоявленный молодой талант?! Вроде бы, еще не по чину… Я помню, кстати, как, по его рассказам, тогда жилось новоявленному советскому «миллионеру». Что можно было позволить себе на такие деньги. Разумеется, закон, позволяющий режиссеру получать процент с дохода от проката своего фильма, немедленно изменили.

Позднее, в середине пятидесятых, когда сотни тысяч людей по всей стране, толпами стояли под проливным дождем за билетами в кинотеатр, где демонстрировался лидер проката года – «Анна на шее», критики, вроде некоей г-жи Погожевой, не стесняясь, писали в центральных советских газетах, как, впрочем, и о предыдущих «Медведе» и «Свадьбе», – что «…привлекая замечательных актеров и совсем не умея с ними работать режиссер фильма…» ну и т. д. А на студию и к нам домой ежедневно приносили пачки писем от восхищенных зрителей из всех республик и городов… До сих пор тут, в Баварии, хранятся они у меня в огромных коробках, в подвале.

Кстати, по стечению обстоятельств, родная сестра той же Погожевой, засидевшаяся на Киностудии имени Горького, в качестве редактора, много лет спустя добилась закрытия и моего сценария «… за некоторое очернительство советской действительности». И об этой, достаточно драматической истории тоже любопытно будет вспомнить…

Ну и кто сегодня знает об этих сестренках-критикессах и других, им подобным, мелких и крупных чиновниках от советского кино, отнявших собственной тупостью годы творческой жизни у множества талантливых отечественных кинохудожников того времени – о всяких там романовых, павленках, Орловых, ермашах, баскаковых… Сколько их было… И именно они решали в эти времена судьбу каждого замысла, карая годами творческого простоя любого неугодного, не укладывающегося в стереотипные рамки…

А «Медведь», кстати, до сих пор, на восьмом десятке лет своего существования (!) по-прежнему, чуть ли не еженедельно, появляется на телеэкранах по разным каналам, заставляя волноваться и радоваться сердца миллионов старых и новых зрителей.

Все-таки, действительно – время – независимый и объективный судья, раздающий каждому по делам его. Но, вот незадача – так ли уж абсолютно справедлив приговор, если он состоялся тогда, когда те, кому он вынесен, уже не в состоянии его услышать.

…Отец умер, только что закончив режиссерский сценарий многосерийного телефильма «И снова Анискин», по глуповатой книжице популярного некоторое время литератора Липатова, о деревенском «детективе». Разумеется, он прекрасно отдавал себе отчет в «ценности» такого литературного материала, но то, что он хотел ставить из классики, ему не давали, и опять надо было выживать… В главной роли должен был вновь сниматься Жаров, который был тогда депутатом Моссовета. И когда встал вопрос о месте захоронения, на студии мне посоветовали съездить к нему. Он болел и я, созвонившись, поехал к нему домой, в квартиру в высотном доме, на Котельнической набережной…

Я непременно подробно расскажу эту историю трудных переговоров народного артиста с одним из тогдашних руководителей города Москвы, саму по себе любопытную и поучительную. Заслуженного деятеля искусств России, Исидора Анненского, похоронили в земле только начинавшего тогда функционировать филиала Новодевичьего кладбища в Троекурово, это была первая урна в его истории.

– Ну вот так… видишь… – повесив трубку старого телефона, задыхаясь, повернулся ко мне тогда Жаров. – Скоро уже и я… – он усмехнулся. – Позвонишь?..

Сам Михаил Иванович, назначив себя сопостановщиком при каком-то приглашенном профессионале, успел отсняться в той ленте и ушел из жизни четыре года спустя…