Европа в окопах

У Стефордов, как ни странно, он объявился лишь на третий день. Дескать, его посылали из одной канцелярии в другую, в министерство, в общий стол учета… На самом же деле все, что вообще удалось узнать, он выяснил в первый же день, но никак не мог решиться прийти со столь неприятным известием, пока не придумает, как осторожно его преподнести, чтобы сразу не лишить Бетси всех надежд. Но первая же попытка приукрасить свое объяснение потерпела неудачу на острие Бетсиного взгляда. О'Мерфи казалось, что он стал прозрачным, как стекло. И потому, больше не сопротивляясь, он почти слово в слово выложил услышанное в одном из военных ведомств: по данным полевого лазарета, солдат Дональд Гарвей, связист Китченерова добровольческого полка, направленный в Кале как выздоравливающий после ранения, должен был погрузиться на транспортный пароход «Икар» и прибыть в Дувр. До этого момента все было ясно. Имена солдат, которых следовало доставить домой, значились в списке, врученном капитану парохода вместе с приказом о выходе из порта.

Но этот список…

О'Мерфи вздохнул, однако пришлось продолжать.

Так вот, в дни, когда пароход «Икар», то есть судно, на которое, как предполагается, должен был погрузиться… точнее… где мог находиться и Гарвей… короче, «Икар» с тремястами пассажирами на борту… во время перехода из Кале в Дувр был торпедирован немецкой подводной лодкой. Большое число… то есть много… собственно, неизвестно, как много… но, естественно, несколько человек утонуло…

Впрочем, кое-кто спасся! Что же касается этого списка, то…

О'Мерфи со вздохом поднял на девушку глаза:

— Видите ли, торпеда попала в судно так неудачно, что оно очень быстро затонуло, и нельзя было даже подумать о спасении каких-то списков. И потому, — теперь О'Мерфи снова почувствовал себя на более твердой почве, — и потому просто невозможно с какой бы то ни было долей уверенности сказать, что Гарвей действительно был на «Икаре», любая причина могла его задержать — допустим, в последний момент его не признали годным к такому плаванию… нет, нет, я не имею в виду ничего серьезного, но иной раз и сущая безделица…

— Что же вам в конце концов сказали? — напрасно голос миссис Стефорд пытался не выдать нечто большее, нежели совершенно понятный простой человеческий интерес.

— Просто… пропал без вести…

Пропал без вести…

Останки Дональда Гарвея действительно никак не способствовали тому, чтобы заменить условность и неопределенность формулы «пропал без вести» точным и окончательным выводом. Труп Гарвея, несомый газами распада, не мог всплыть на поверхность и выдать свидетельство об истинном положении вещей. Этому препятствовала нога, все еще зажатая между двумя валунами на морском дне.

Мертвое тело чуть покачивали глубинные течения, и рыбы, любопытные и суетливые, тыкались носами во вздувшееся мясо лица и рук, торчащих из лоскутьев казенной одежды. Эти обнаженные части тела постепенно покрывались морскими водорослями, и то, что прежде было человеком, вскоре стало походить на обросшие мхом коряги, а покрытый зеленью шар, прежде бывший человеческой головой, теперь можно было опознать лишь по белому оскалу зубов.

Дни и недели продолжали сменять друг друга над морем и британской сушей, над деревнями и английскими городами, над Лондоном и домиком миссис и мисс Стефорд, матери и дочери, которых с прежним постоянством навещал О'Мерфи. Он все так же невозмутим, и ненавязчив, и тих, а эти качества таят в себе надежный покой, столь необходимый для разбереженной болью души.

Понятно, что нет и не может быть точек соприкосновения между этой печальной, но уютной средой и столь равнодушным ко всему уголком морского дна, где два случайно навалившихся друг на друга камня держат в плену постепенно разлагающееся тело, некогда бывшее Дональдом Гарвеем, или «веселым Доном».

8. ПИСЬМА 1916 ГОДА

1. Царь царице — царица царю

«Ц. Ставка, 1916, 30 мая

Моя любимая!