Европа в окопах

«Давно я не могу слышать этого вечного хныканья и причитаний над нищетой и несчастьями войны. Война не несчастье Германии, а ее счастье. Слава Богу, что еще не заключен мир! Военные раны могут слишком быстро затянуться, а народ станет еще хуже, чем был прежде. И потому я вновь повторяю: слава Богу, что идет война! Повторяю это и ныне, в третий военный год. Только война может спасти нашу нацию. Это огромный скальпель, которым великий врачеватель народов вырезает отравляющие все и вся гнойные нарывы».

Из проповеди пастора Д. Филиппа

«Война представляется мне чем-то вроде курортного лечения».

Гинденбург

«Только на войне вновь обретают права истина и справедливость. Не лучше ли бы нам было постоянно находиться в состоянии войны?»

Т. Фрич в журнале «Гаммер»

«Никакой жалости к бошам/никогда больше эти убийцы/не смогут пролить невинную кровь./Вскройте штыками животы/проклятым палачам/бесстыжим свиньям/Пусть poilu пробудится/и тогда покраснеет земля от крови/побитых врагов»

Из французской детской иллюстрированной книжки

«Гей, как засвистит он, вырванный из ножен! Как заискрится на утреннем майском солнце добрый немецкий меч, ни разу не оскверненный, всегда победоносный, приносящий благословение. Сам Бог вложил его в нашу руку; мы обнимаем тебя как свою невесту. Ты — высший разум. Тебе надлежит в избытке владеть трофеями. И да будет тебе дозволено побить всех — это мои жертвы. Готовься к бою, ярись и суди! Со всех сторон окружили тебя враги, но во имя Господне ты имеешь право их изрубить в куски».

Берлинский приходской священник Келер

«Нельзя вести войну, имея сентиментальные взгляды. Чем она беспощаднее, тем в действительности гуманнее».

Гинденбург

«Уж я научу своих людей умирать!»

Австрийский генерал Пфланцер-Балтин

12. ВЕРДЕН II

В окопах, которые злокозненными морщинами врезались в поверхность полей и лугов, после артиллерийской подготовки ждут приказа к атаке французы в синих шинелях, рыбаки из Бретани и с Лазурного берега, темнокожие стрелки из Сенегала и Сомали, парни с Монмартра вместе с марокканцами, зуавы вместе с виноградарями из Бордо. Пальцы их правых рук крепко сжимают винтовки с длинными круглыми штыками. Их сердца колотятся, дыхание участилось…

В окопах по другую сторону фронта после артиллерийской подготовки ждут немецкие пехотинцы в серо-зеленых шинелях, стрелки из баварских дивизий, гессенские гвардейцы, вюттенбергские мушкетеры, мужчины с Гарца и из Рейнской области, пруссаки и померанцы, речи которых не понимает никакой иной немец… пальцы их правых рук сжимают винтовки с плоскими штыками, в которых пробито продольное углубление для стока крови, чтобы легче было вытащить тесак, когда он всажен в тело. Их сердца колотятся, дыхание участилось…

Потом раздается команда…

Потом раздается команда…

И с обеих сторон из окопов выскакивают солдаты, бегут навстречу неприятелю — винтовки наперевес, штыки, прорезающие в воздухе дорогу, торчат наискось вперед, на высоте человеческой груди…

Началась атака на верденские укрепления.

Так зародилась одиннадцатимесячная битва вооруженных мужчин, а с ней и одиннадцатимесячная битва стали, взрывчатых веществ, газов, техники, химии, человеческой изобретательности — всего, что может служить убийству и уничтожению, в которых людское мясо — лишь необходимое смазочное масло, облегчающее работу великолепной машины смерти.

Растянувшиеся цепи прусских гренадеров, ковыляя, продвигаются вперед в слякоти окопного предполья, в холодном воздухе с губ солдат поднимаются клочья пара, ноги погружаются в размякшую почву, меж тем как грохот падающих снарядов подхлестывает тела: скорей прочь отсюда, куда угодно, лишь бы подальше, теперь это означает «вперед», перед глазами сплошная мглистая каша из дыма вперемешку с вырванной снарядами землей, в ушах протяжный свист пуль, давно уже пролетевших мимо, он угрожающе вонзается в сознание, до тех пор пока гул близящегося тяжелого снаряда не заглушит все громоподобным взрывом и следующее за ним шепелявое жужжание разлетающихся осколков не оплетет металлическое цинканье пулеметов смертоносной паутиной, в которой запутываются тела бегущих, изгибаясь в гротескных позах, лишаясь конечностей, как дерево листьев в осеннем вихре; ноги, несущие обезглавленное тело, пробегают еще несколько шагов, а рядом машет в воздухе руками человек, неожиданно свалившийся наземь — животом между оторванными ногами. Люди бегут и падают, поднимаются и снова бегут, а иные падают и остаются лежать, неподвижные или с судорожно подергивающимися конечностями, словно насекомые, приколотые к земле булавкой смерти. Потом из их уст вырываются вопли и стоны, просьбы о помощи, столь безгранично слабые и бессильные в сравнении с ревом тяжелых снарядов, треском шрапнели и громовыми разрывами мин.