Европа в средние века

«Что делают в ваших обителях, где монахи погружены в чтение Священного Писания, все эти нелепые чудовища, эти странные и уродливые прелестницы и прелестные уродцы? Что означают эти жуткие обезьяны, свирепые львы, диковинные кентавры, являющиеся лишь наполовину людьми? К чему эти сражающиеся воины? К чему трубящие в рог охотники? Здесь несколько тел венчает лишь одна голова, там одно тело имеет несколько голов. Здесь четвероногое животное влачит хвост пресмыкающегося, там у рыбы тело имеет четыре ноги. Рядом зверь скачет на лошади. И в конце концов, разнообразие этих форм столь нескончаемо и чудно, что мысль склоняется к расшифровке мраморных изваяний, а не к чтению манускриптов. Дни уходят на созерцание этих несуразностей, а не на размышления над Божественным Законом. Господи, коль уж братья не краснеют за всю эту бессмыслицу, то хотя бы со скорбию подумали о том, во что она обошлась.» Этот голос, поднятый для осуждения Клюни, для того чтобы объявить, что в Клюни был предан дух монашества, принадлежит Св. Бернару. Он выражает несогласие. На этом столь высоком уровне, в тончайшем слое самой высокой культуры проявляются противоречия, которыми, подобно нашей, была пронизана та отдаленная эпоха. Это был резкий разрыв. Бернар из Клерво вел борьбу — против всех. Против монахов, живших по старинным правилам, против алчных кардиналов, против философов, гуманистов, против королей-кровосмесителей, против рыцарей, слишком привязанных к любви и войне. Это был неутомимый, неустрашимый, неугомонный борец. С подорванным здоровьем он разъезжал по всему христианскому миру, не прекращая моральной проповеди. Нет ни одного изображения, которое передало бы черты его лица. До нас дошли только его слова. Слова, звучавшие подобно грому. Множество памфлетов и проповедей, стараниями переписчиков распространявшиеся повсюду. Для целого поколения Св. Бернар олицетворял взыскательную совесть христианства. Св. Бернар знал этот мир: будучи сыном рыцаря, он прожил двадцать лет в миру, прежде чем постригся в монахи и поселился с группой своих последователей в монастыре в Цистерциуме, отличавшимся самым строгим уставом. У него было достаточно времени, чтобы оценить новую опасность для благонравия, исходившую от денег. И он призывал ко все более строгому отказу от земных благ, сделав особым объектом своих обличений клюнийских монахов за их чрезмерную тягу к роскоши и удобствам и предлагая иной стиль монастырской жизни и монастырского искусства — цистерцианский стиль. Это был возврат к прошлому. Цистерцианская идея была реакционной, ретроградной. Она сводилась к сопротивлению соблазнам прогресса, что требовало в первую очередь искать прибежища в самой глубокой древности. Возврат к принципам бенедиктинского монашества предполагал разрыв между общиной и современным ей миром, еще большую ее изоляцию, уход в пустыню. Это обеспечило ордену успех. В XII веке богатство общества возрастало. В то же время, в нем господствовали моральные представления, согласно которым человек мог получить спасение благодаря жертвам, на которые шли другие, как бы замещавшие его, люди. Общество по-прежнему нуждалось в монахах, но монахах более бедных, так как оно чувствовало себя запятнанным своими богатствами. В цистерцианцах его восхищало то, что они не давали увлечь себя суетным ритмам быстротечного существования, а вернулись к размеренной жизни, протекавшей в смене дней и времен года, к простой пище, скромной одежде и строгой литургии; то, что нужда и самоограничение этой горстки избранных искупали ненасытность окружавших их грешников и испрашивали им прощение.