Европа в средние века

Эта книга одновременно является и предметом культа и произведением искусства. Около 1415 года Жан Беррийский поручил нескольким художникам, состоявшим у него на службе и кормившимся от его щедрот, украсить страницы этой книги иллюстрациями, составив таким образом своего рода художественную галерею, ставшую для герцога тем, чем для нас является музей. Но если и музей, то тайный, закрытый для постороннего глаза, ревностно охраняемая собственность мецената, скорее, следовательно, эквивалент возникших позднее и существующих поныне частных коллекций любителей. Эта книга, подобно собору, начиналась с календаря, с двенадцати месяцев и символизировавших их картин сельских работ. Фоном служили пейзажи: поля, леса, реки но не скученные и сплющенные на плоскости, как полувеком ранее их писал Амброджьо Лоренцетти, а окутанные воздухом, исполненные глубины и света. Полные жизни. В каждом из них на горизонте виднеется замок — одно из владении, в которых поочередно останавливается двор герцога: Лузиньян, Сомюр, Этамп, Риом, Дурдан и Пуатье, дворец в Париже, Лувр, Венсенский замок. Путешествие из одной из этих резиденций в другую — настоящее удовольствие. Вроде того, что доставляли себе паломники тысячного года, но уже не прикрывающееся религиозным поводом. Предшествуемые герольдами и фанфарами, выступают элегантные кавалеры и дамы, соперничающие пышностью одежд, и все искусство портного направлено на то, чтобы сделать их наряды как можно более замысловатыми. Действительно, в центр куртуазного искусства следует поместить искусство костюма, до неузнаваемости изменяющее человека, окутывающее его тайной, то выставляющее напоказ, то скрывающее от взора прелести женского или мужского тела. Праздник заключается прежде всего именно в том, чтобы нарядиться в экстравагантный костюм. Собрать на себе все самое необычное и самое бесполезное, всю роскошь и все излишества мира. Золотом и драгоценными камнями, которыми христиане XI века, Сюжер и Людовик Святой украшали святые реликвии, теперь были усыпаны переливающиеся всеми цветами радуги костюмы рыцарей и дам. Теперь они дарили радость.

Радость богатства. Наслаждений и игры. Как только художественное творчество освобождается от господства клириков и попадает в зависимость от светских князей, игровой аспект рыцарской культуры открылся во всем своем блеске. Высшее общество XIV века было буквально отравлено ядом рыцарских романов. Подражая друг другу, государи организуют вокруг своей особы рыцарские ордена: Подвязки, Святого Михаила, Золотого Руна; в обществе нескольких избранных наперсников они хотят скопировать легендарные добродетели и подвиги рыцарей Круглого Стола. Эти литургии, в которых светский ритуал смешивается с церковным, все более отдаляют их от реальности, т.е. от жизни народа. Все, что исходит от народа, отбрасывается, отрицается. Либо, как это происходит с крестьянами из календаря «Великолепного часослова», приукрашивается, адаптируется, очищается от скверны вилланства и включается в число фигурантов праздника. Или же, наоборот, уподобляется животным — именно такими предстают крестьяне на миниатюре, иллюстрирующей сборник народных песен; это уже не пастораль, а бесстыдное кривлянье, где шутовство доходит до кощунства. Народ выводится за скобки, ибо приличное общество его боится; оно благоразумно не допускает его к трем рыцарским радостям — охоте, войне и любви.

Соколиная и псовая охота, травля диких зверей были подлинной страстью — недаром сцены гона были изображены на шпалере из Байё; искусство псовой охоты было, пожалуй, первым из аристократических «искусств». Во всяком случае, наиболее древним: уже ранние меровинги предавались этому развлечению. Га-стон Фебюс, граф де Фуа, сам написал, как когда-то Фридрих II, трактат об охоте. Ибо охота была игрой принцев, и, стало быть, именно принцам подобало устанавливать ее правила и учить других распознавать бесчисленное множество различных сигналов, звуки рога, надломленные ветки, следы зверей; а кроме того, учить ухаживать за собаками и птицами, расставлять сети, ставить капканы. На это у знати уходит большая часть досуга: забраться в самую гущу лесов, затеряться там. Познать грубую радость телесной усталости. Опасную радость: сколько рыцарей в те времена ломали члены, ломали голову, находили смерть, исходя потом и кровью в бешеной и безрассудной скачке по следам зверя. В обществе своих товарищей, своих сообщников — егерей, в обществе своих сотрапезниц — благородных дам.