Отзывы коммерсанта обо всех вопросах и в частности о немецкой музыке отличаются твердостью и определенностью. Вагнера он, разумеется, презирает. Вот итальянская музыка – это другое дело. Я уволен, – объясняет он всяким и каждому, боясь, чтобы его не приняли за дезертира, и слегка показывает сухую левую руку. Это не мешает ему играть на стареньком инструменте сладчайшие романсы.
Кафе Universel полным-полно. Лица более разнообразны, чем за Пиренеями, от цыгана-конокрада до профиля Юлия Цезаря. Уже при входе поражает страшный крик. Все разговаривают полным голосом, чрезвычайно жестикулируют, хлопают друг друга по плечу, хохочут, пьют кофе и курят.
Два рода монументальных зданий выделяются в Мадриде: церкви и банки.
Старая Испания вкладывает свои капиталы в церкви. Маркизы и графы тратят еще и ныне миллионы на свои фамильные гробницы и заказывают на вечные времена молебны за упокой своих душ. Их мраморные ящики с золотом на виду у всех, как неопровержимое свидетельство их прочных отношений с небом. Но главную массу своих денег Испания несет не в церкви, а в банки. И в борьбе за душу Испании банки сооружают здания-храмы подавляющей пышности. Их много. Они чередуются с церквами и с огромными кафе.
Вот строящийся храм банка Rio de la Plata…
Было бы, однако, неправильно представлять себе взаимоотношения между этими двумя устоями, церковью и банком, в виде ожесточенной борьбы. Те миллионы, которые уплачиваются благочестивыми графами за привилегированные гробницы, вносятся святыми отцами в банки. А банки, в свою очередь, финансируют все, в том числе и построение соборов.
Первый раз я в городе, где я никого не знаю, и меня никто не знает: никто в буквальном смысле слова. Кроме того, я не знаю языка и, когда сижу в кафе и слышу быструю разговорную речь, я не понимаю ни слова. Идеальные условия для изучения страны. Впрочем, я к этому не готовился.
Мадрид вполне большой город, особенно вечером при электричестве и газе. После Парижа с его потушенными (из-за цеппелинов) фонарями, завешенными окнами, ночной Мадрид – в центре города прямо ослепил меня. Здесь живут поздно – до часу, до двух. После полуночи кафе еще полны, улицы ярко освещены. В Париже ночная жизнь очень развита в мирное время, но только в определенных частях города. Большинство же улиц трудящегося и вообще делового Парижа затихает к 10 часам. Театры заканчивают свои представления к 11 – 11 1/2 часам. На улице и в кафе остается только гулящая, кутящая публика в собственном смысле слова, в подавляющем большинстве иностранцы, с высоким процентом русских. В Мадриде же ужинают в 9 – 10 час. Театры начинают открываться только в это время (10 – 11 час.) и заканчиваются к часу ночи. Ритм жизни ленивый. Несмотря на свое электричество и пышные банки, Мадрид провинциален. Суетлив без деловитости. Нет промышленного темпа. Много лицемерного благочестия, декорум добрых нравов соблюдается строже. На улицах проституция не бьет в глаза, как в городах Франции. В кафе очень мало женщин: это, очевидно, не принято. Пьют больше кофе, мало – абсент. Сидят и разговаривают, как люди, у которых много времени. Газет в кафе нет, нужно приносить свои. Зато сами кафе огромны – не как в Париже.
На лицах видна старая раса, но и запущенность; в мускулах лица, как и тела, нет делового напряжения, как в глазах нет сосредоточенности. «Время у испанца нипочем, – жаловался француз-коммерсант. – С ним нужно несколько часов поговорить обо всем и потом немножко о деле. А затем он скажет: приходите ко мне еще. При этом он угостит вас обедом, поведет на бой быков, заплатит за вас, но дело сделает не скоро».
Испания, поскольку я ее видал (почти не видал), похожа на Румынию или вернее: Румыния – это Испания без прошлого.
Новая почта с колонками, башенками и вышками. Архитектура храма господствует здесь. Почту иронически называют Notre Dame de Poste – Храм Пресвятыя Почты.
Но вот подлинный храм искусства – мадридский музей. «Насчет здания, освещения – это ничто, у вас есть Лувр, Люксембург, Версаль (испанцы принимают своего собеседника за француза). Но картины у нас лучше». Лучше ли, чем в Лувре, не знаю, но прекрасен музей Мадрида. После сутолоки мадридских улиц, где я себя чувствовал безусловно лишним, я смотрел с радостью на неоценимые сокровища мадридского музея и чувствовал по-прежнему элемент «вечного» в этом искусстве. Рембрандт… Рибейра… Картины Боса (Ван Акен), прекрасные по своей гениальной наивности и жизнерадостности… Старик-сторож дал мне лупу, чтобы рассмотреть маленькие фигуры крестьян, осликов и собак на картинах Миеля.[257]