Европа в войне (1914 – 1918 г.г.)

Седьмой пехотный проходил через Антверпен с юга на север. Это было 8 октября. Не было сомнения, что крепость погибла. Все продовольственные склады были настежь открыты, и там всякому приходящему выдавали что угодно и сколько угодно. Стоял пасмурный, но не холодный осенний день. Десятки тысяч солдат проходили правильными ротами, сборными группами и в одиночку. Некоторые метались с улицы на улицу, разыскивая свою роту или своих друзей, торопились в продовольственные склады, захватывали там больше, чем могли унести, или не то, что нужно, и отдавали затем населению или просто выбрасывали, чтобы облегчить себя. Поток отступающей армии смешивался на улицах с водоворотом населения, доведенного до последней степени отчаяния. Магазины опускали над окнами железные занавесы. В других, наоборот, дверь оставалась открытой, хотя за прилавком никого не было. Многие тысячи покидали город, захватывая кое-какие пожитки, женщины метались, держа на руках детей и волоча других за руки. Старуха, громко причитая, толкала впереди себя кресло с парализованным стариком. Меж солдатских рядов бегали дети, с плачем разыскивая родителей. Матери с грудными младенцами, беременные женщины, обезумевшие от страха, хватали офицеров за рукава и спрашивали, что делать. Полицейский чиновник, бледный, как мел, пытался успокаивать их. Кто-то, перебегая через площадь с поднятыми вверх руками, кричал, что немцы уже вступают в город. А навстречу шла другая весть, из северных кварталов, что появилась стотысячная английская армия или что английский флот вошел в устье Шельды. Страх, что город станет местом, где непосредственно встретятся лицом к лицу две гигантские армии, еще ярче зажигал костер безумия. Солдаты проходили через город, стараясь не глядеть по сторонам. «Полковник, – крикнул с порога своей лавчонки седой бритый старик, держа за руку мальчика лет семи, – вы покидаете нас на произвол немцев!». Полковник, сидевший верхом на лошади, молча поехал вперед. Де-Беер тяжело ступал рядом со своим капралом. Он уже знал о судьбе злосчастного Лувена и видел в ней отражение судьбы Бельгии и своей собственной судьбы. Все разрушено, все планы, привычки, надежды… Как юрист, он вспомнил, что пушки – ultima ratio regum, последний довод королей. Только теперь он понял до дна смысл этого изречения. Немецкий «довод» оказался сильнее.

Вытянувшись лентой в несколько километров, бельгийская армия проходила по свеже-переброшенному через Шельду мосту, 600 – 700 метров длиною, с южного берега на северный. Это было не отступление, а страшный исход. Полевая армия вместе с антверпенским гарнизоном, вся военная сила Бельгии, покидала Антверпен, самую сильную крепость страны, последний оплот национальной независимости… Когда разрушили за собой импровизированный мост, казалось, что навсегда расторгли связь с покинутой страной. День был пасмурный, временами выпадал мелкий, но холодный дождь, дорога была почти сухая. Шли быстро, не разговаривая, не оглядываясь и не спрашивая себя о цели пути. «Все кончено, – думал Де-Беер, – все кончено. Лувен разрушен, Антверпен пал, в Брюсселе хозяйничают немцы; живы ли родители, неизвестно; драгоценный дессертный виноград из отцовских оранжерей реквизирован, – наверно, для офицеров немецкой армии». Напрасно он, Дени, в течение трех с половиной лет изучал бельгийское право: в Бельгии теперь будет установлено германское право. Пушки – последний довод королей.

Капитан первой роты реквизировал по дороге несколько телег, на которые сложили ранцы. Стало легче идти, когда с каждых плеч было сброшено около двух пудов. Шли по-прежнему быстро, без песен, без шуток, без слов, перекладывая ружье с одного плеча на другое. Ряды были нестройны, но беспорядка не было. Иногда из-под усов раздавалось ругательство, или рука делала движение угрозы в неопределенном направлении. После каждого часа пути звучал свисток. Останавливались, снимали с телег ранцы, садились на них, отдыхали пять минут. По свистку поднимались и снова шли час. Куда? Никто не знал, никто не задумывался: назад уже все равно не было возврата. Низшие офицеры шли тут же, рядом, без команды и без слов ободрения. Полковое знамя везли в автомобиле возле полковника, который ехал на коне. Во фламандских деревнях по дороге не останавливались, с населением почти не разговаривали, шли точно по чужой стране. Горячей пищи не готовили, кормились тем, что захватили из продовольственных складов Антверпена. Шли весь день, потом ночь и потом еще до полудня – тридцать шесть часов без отдыха и сна. К первой ночи нервы напряглись так, что никто не чувствовал усталости. Казалось, что ноги, освобожденные из-под контроля сознания, уносят сами, и что этому движению не будет конца. На второе утро почувствовалась усталость. На ступнях появились ссадины и трещины, у большинства в сапогах была кровь, многие хромали. Так прошли 100 километров до Сельзает, железнодорожной станции на голландской границе. Седьмой пехотный оставлял позади себя первую часть бельгийской эпопеи.

II