Европеец

Известно, что сказала г-жа Сталь[7] о Талейране. Г-жа Сталь, столько же неумеренная в дружбе, сколько и ненависти, не упускавшая никогда случая превозносить отца своего или любовника, — не могла простить неблагодарному другу. В первое время революции Талейран был в Америке[8]; он возвращался во Францию, когда окончилось уже царство Робеспиера, и Баррас[9], старинный дворянин, глава Директорий, старался возвратить обществу Парижа сколько-нибудь той изящной учтивости, которая украшала последний дни монархии. Общество в это время было составлено из разнородных стихий: первые места занимали в нем люди деятельные и предприимчивые. Несчастия минувшие, опасность еще не прошедшая внушали жажду наслаждений, скоротечных и неверных, как текущая минута, и препятствовали водворению тонкого вкуса и нравственности. Баррас посреди двора своего, украшенного присутствием г-жи Тальень[10] и г-жи Богарне (Жозефины)[11], и г-жа Сталь, блестящим умом привлекавшая все заметные дарования того времени, — составляли два центра самовластного парижского общества. Доказательством важности их могут служить те усилия, которые употреблял Бонапарте, чтобы в них быть принятым и им нравиться. Талейран был старый знакомый г-жи Сталь: частые посещения его поддерживали приязнь. Одаренный тою утонченною ловкостью, которая начинала уже входить в моду; обладая в самой высшей степени всеми дарованиями, нужными для самых важных государственных мест, прежний епископ[12]имел блестящие успехи во всех обществах, но не находил должностного места в Республике. К тому же денежные его обстоятельства весьма были в худом положении; уже в Америке принужден он был заложить часы свои. Однажды приходит он к г-же Сталь гораздо ранее обыкновенного, вынимает кошелек, показывает 20 франков, в нем лежащих, и говорит ей: «вот все мое имение, а жить надобно; если вы ничего не можете для меня сделать, то мне остается броситься в Сену»[13].

Г-жа Сталь, обрадованная случаем показать в одно время и могущество свое и преданность Талейрану, принялась немедленно действовать. В то время Директория желала упрочить власть свою, доверяя ее людям, незамешанным в ужасных кровопролитиях предыдущего правительства. Г-жа Сталь доказала пяти директорам, что человек с дарованием неотъемлемо великим, преданный с младенчества свободе, не участвовавший во всех во имя ее злоупотреблениях, уважаемый всеми и знатный по рождению, был единственный министр, способный остановить волнение и связать вместе все изначальные основания революции.

Красноречие г-жи Сталь имело полный успех, и знаменитый ее клиент за свои 20 фр. был сделан министром иностранных дел. Но время переходчиво; покровительница и покровительствуемый переменились местами, силою многих непредвиденных обстоятельств Талейран не мог остаться другом г-жи Сталь, а Коринна[14], ожесточенная несчастием и воспоминанием, обратила в ненависть прежнее чувство приязни к неблагодарному счастливцу.

Признавая в человеке дарования великие, мы часто не знаем, какое дать ему место между людьми, одаренными необыкновенными способностями. Оттенки, различающие их между собой, происходят вообще от разнообразия характеров, а не от разнообразия умов. Один покоряет счастие решительностью, другой гибкостью. Одаренный характером твердым, едва достигает времени, благоприятного для своего гения. возвышается тотчас над всеми обстоятельствами, расторгает все препятствия и заставляет толпу одушевиться страстью, над ним господствующею. Такие люди славны в истории, ибо выражают вполне характеристику своего времени, самым резким, самым благородным образом. Но если благоприятные обстоятельства переменятся, если возникнут другие враждебные, гений их, не умея приноравливаться к силе противной, — предается тому же бурному потоку, которому обязан своим возвышением, уносится им и тонет, разбитый о скалу.

Перед нами разительный тому пример. Наполеон явился на политическое поприще в ту самую минуту, когда его дарования должны были на нем отличиться. Можно разделить жизнь Наполеона на три периода: первый, когда народ французский и войско, слившись воедино, чувствовали необходимость безопасности внутренней, вместе с страстным влечением к славе внешней. Эта эпоха принадлежит Наполеону, согласуется с его врожденным властолюбием и воинскими дарованиями. Тогда он истинно был тем, чем позднее мечтал быть: единственным представителем нации. Но скоро, увлеченный честолюбивым своим гением, он забыл слушать голос общего мнения, которым должен был руководствоваться. Восторг к военным подвигам, возведший его на первую ступень в Республике, послужил ему основанием произвольного могущества; желание безопасности, вручившее ему власть гражданскую как главе свободного народа, употребил он средством к угнетению. Последний период царствования Наполеона начался, когда самовластие его создало противодействие в том самом общем мнении, которое возвело его к власти, уступая необходимости покоя. Победа оста-[15]

Дополнения

Е.А.Баратынский