Вернемся к вопросу, которым задавался Валери: чему учит история? То, что он описал в 1931 году, сегодня оказалось в высшей степени актуально, ибо мы повсеместно видим, как нации становятся «озлобленными, спесивыми, невыносимыми и суетными». История действительно «не учит ничему» – и здесь приходится согласиться с Валери, поскольку она «оправдывает все, что угодно». История становится политическим трофеем победителя. В автократических режимах историки, не согласные с официальным политическим курсом, подвергаются преследованию, их сажают в тюрьму, музеи закрывают, а памятники уничтожают, чтобы на их месте воздвигнуть неоспоримые и легитимирующие государство символы (см. ниже c. 146–151). И все-таки мы не можем принять выводы Валери целиком. Ведь с тех пор у нас появились понятия, концепты и правовые нормы, отсутствовавшие в его времена: «геноцид», «преступления против человечности», «уважение прав человека». Эти уроки истории хорошо известны, однако они не воспринимаются с той конкретностью, которая позволила бы эффективно ими воспользоваться. Политики неизменно упоминают их в своих выступлениях, но от бесконечных повторений они лишь блекнут и обессмысливаются. Если же вернуться от выхолощенной
Урок первый: сохранение мира – как вековечная вражда превратилась в добрососедство
«Мы достигли в Европе прочного мира, который основан на примирении вечных врагов. Это исторический пример для всего мира». Такими словами бывший глава Европейской комиссии Жозе Мануэл Баррозу[16]
охарактеризовал суть исторического успеха ЕС[17]. Традиция заключения мирных договоров и прекращения наследственной вражды была сквозным мотивом европейской истории от Нантского эдикта (1598) по XIX век включительно. К сожалению, эта традиция не спасла от развязывания все более кровопролитных и широкомасштабных войн.Начало европейского миротворческого проекта было положено после Первой мировой войны договорами, подписанными в Локарно в 1925 году. Эти договоры закрепили границу между Германией и Францией, а также покончили с послевоенной изоляцией Германии ее приемом в Лигу Наций. Годом позднее Аристид Бриан и Густав Штреземан[18]
были удостоены за это Нобелевской премии мира. Однако мир оказался недолгим, его оборвал мировой экономический кризис и подъем национал-социализма. Но каким образом сумела Европа после 17 миллионов погибших в Первой мировой и 55 миллионов во Второй мировой войне, после беспрецедентных преступлений против человечества, полностью разрушенных городов и объектов культурного наследия приступить к новому строительству мира?Необходимость сохранения мира после Второй мировой войны стала отправной точкой европейского проекта. Он начался с создания альянса, призванного устранить угрозу со стороны Германии, а впоследствии полностью интегрировать Германию в этот альянс. Для самих немцев в этом втором миротворческом проекте отказ от ненависти к союзникам и вообще от возмездия был неожиданным. Действительно, уже в 1946 году Уинстон Черчилль выступил за то, чтобы Германию и другие страны, сотрудничавшие с державами «оси», перестали винить за прошлое. После того как главных преступников осудил Нюрнбергский трибунал, Черчилль призвал отказаться от «взаимных счетов» и предать их совместному забвению[19]
. Своим призывом к забвению, о котором подробнее будет сказано ниже (см. с. 46–50), Черчилль надеялся ради устойчивого мира обуздать чувство ненависти и желание мести.