Европейская поэзия XVII века

Достойный подвиг разума и зренья —
Освободиться от предубежденья,
Впредь отказаться как от ложной дани
Ото всего, что приобрел с годами,
Но не от самого умодеянья
И не от дара первого познанья,
А их принять как данность непреложно,
Будь их значенье истинно иль ложно.
Но навык, хоть и плод того же рода,
Где душу с телом нянчила природа,
Имеет больше прав, как и влиянья,
На человека, данника сознанья,
Поскольку, в двух инстинктах воплощенный,
Одним рожденный, а другим взращенный,
Он, человек, воспитан поневоле
Скорей во мнимой, чем в природной, школе,
И вследствие того, что раньше тело,
А не душа в заботах преуспела,
Судить о человеке наперед
Нельзя, покуда он еще растет.
Без размышленья и усилий дети
Воспринимают все, что есть на свете,
Тьму знаний и рассудочного вздора
Усваивают чохом, без разбора,
И так же, как некоренные лица
Не могут от акцента отучиться,
Не может разум превозмочь наследства
Понятий, вдолбленных в сознанье с детства,
Но повторяет их в лета иные,
А потому понятья головные
Не впрок уму, и труд образованья
Для человека хуже, чем незнанье,
Когда он видит, что не в колыбели,
А в школе дураки понаторели,
Где аффектация и буквоедство —
Учености сомнительные средства,
Где учат поэтическому пылу
Детей, когда он взрослым не под силу,
И формы мозга не готовы к знаньям,
Убитые двусмысленным стараньем
Исправить вавилонское проклятье
И языкам умершим дать занятье,
Чтоб, проклятые некогда в день Судный,
Они сушили мозг работой нудной,
А так как занесло их к нам с Востока,
Они во мненье ставятся высоко,
Хоть и в арабском залетев обличье
Крючков и палочек, как знаки птичьи;
И этот труд без пользы и без толка —
Потеря сил и времени, и только,
Как скупка экзотических сокровищ,
Тогда как тот, кто обладал всего лишь
Своим добром, надежней обеспечен,
Так и они с их бравым красноречьем;
Недаром, цель выхватывая разом,
Стрелок следит одним, но метким глазом,
А кто зараз на многое нацелен,
Тот ни в одном, пожалуй, не уверен,
Поскольку не безмерна трата сил:
Что взял в одном, в противном упустил.
Древнесирийский и древнееврейский
Отбрасывают разум европейский,
И мозг, который принял ум чужой,
Вслед за рукой становится левшой,
Однако тот, кто ищет мысль впотьмах,
Не находя во многих языках,
Сойдет скорей за умного, чем тот,
Кто на своем найдет и изречет.
Вот каково искусство обученья,
Все эти школы, моды, увлеченья
В умы внедряют с помощью узды,
Как навык в школах верховой езды;
Так взваливали римские рабы
Грехи чужие на свои горбы.
Когда искусство не имело цели,
Кроме игры, и греки не имели
Других имен для сцены или школы,
Как школа или сцена, их глаголы
«Быть праздным» и «раскидывать умом»
По первосмыслу были об одном,
Поскольку нет для здравого рассудка
Защиты большей, чем игра и шутка,
Возможность фантазировать свободно
И пробуждать, не столь уж сумасбродно,
Игру ума, уставшего от нудной
Обыденности и заботы будней,
Где, кто не черпает непринужденно
Его богатств, живет непробужденно
И если хочет преуспеть в ином
Умении, поступится умом,
Как те плоды учености, в угоду
Муштре, недоброй делают природу
И величайшие ее стремленья
Свободного лишают проявленья
И развернуться дару не дают,
Толкая на рутину и на труд;
А кто меж тем с живым воображеньем,—
Те на ученье смотрят с отвращеньем
И замки их воздушные нестойки
По недостатку знаний о постройке.
Но где даров счастливо совпаденье,
Включая прилежанье и сужденье,
Они стремятся превзойти друг друга,
И ни труда при этом, ни досуга,
В то время как ученые профаны
От сверхусердья рушат все их планы:
Те, чье познанье общества в границах
И компаса ручного уместится,
Туда, однако, простирают руки,
Куда нет доступа любой науке.
Пока к врагу не подойдут солдаты,
Они разумно берегут заряды;
Философы же простирают знанья
На вещи явно вне их досяганья
И помышляют в слепоте надменной
Лишить природу тайны сокровенной
И вторгнуться вульгарно в те владенья,
Куда вторгаться нету позволенья;
И все их знанья — ложь или рутина
Ввиду того, что нету карантина,
В итоге мир тем дальше был отброшен,
Чем больше узнавал, что знать не должен.