Европейские мины и контрмины

– Маркиза Палланцони! – доложил камердинер, и в салон вошла, шумя платьем, Антония Бальцер в богатом наряде для прогулок. Над широкими складками темно-синего платья спускалась бархатная мантилья с собольей опушкой; из-под шляпки одного с платьем цвета, украшенной великолепным белым пером, смотрело тонкое и нежное лицо, разрумянившееся на воздухе и сиявшее чудной красотой и свежестью.

Мадам Мюзар встретила свою гостью почти у самых дверей и быстрым, проницательным взглядом окинула молодую, прелестную фигуру.

– Я в восхищении, маркиза, от вашего визита, – сказала она со спокойною вежливостью, – и сочту за счастье услужить вам, в чем могу.

Она подвела Антонию к окруженной цветами небольшой софе около окна и села напротив на низеньком стуле, почтительно ожидая, чтобы гостья объяснила причину своего визита.

– Прежде всего позвольте мне, – начала маркиза дышащим искренностью, звонким голосом, – выразить свое удивление вашим домом, вернее, той его частью, которую я видела. О нем так много говорят в Париже, что я с нетерпением ехала сюда, но действительность превзошла мои ожиданья. Во всем парижском блеске, – прибавила она с наивной улыбкой, которая так ей шла, – очень трудно встретить настоящую изящную простоту в меблировке дома. Я наблюдала ее только в некоторых старинных домах Сен-Жерменского предместья. И у вас.

Госпожа Мюзар слегка поклонилась; улыбка, показавшаяся на ее губах, ясно говорила, что сердце ее не осталось бесчувственным к столь наивно высказанному комплименту, однако взгляд ее как бы говорил: «Не думаю, что вы приехали ко мне для того только, чтобы сказать это».

Антония с притворным смущением опустила глаза перед этим ясным и проницательным взглядом. Она переплела в мольбе пальцы в светло-серых перчатках из шведской кожи и, бросив на мадам Мюзар умоляющий взгляд, сказала:

– Я так же обставляю свой дом, хотя только на время всемирной выставки. Мой муж, – тут из ее груди вырвался вздох, – постоянно болен и не может совершать далеких путешествий, однако уступил моему пламенному желанию видеть Париж и чудесную выставку и позволил пробыть мне здесь некоторое время. У меня еще нет многого, особенно не могу достать себе приличный экипаж, – промолвила она нерешительно. – И я осмелилась обратиться к вам – у вас чудесные лошади…

Лицо мадам Мюзар приняло холодное выражение.

– Мне рассказывали, – продолжала маркиза, – что у вас совершеннейшие, прекраснейшие лошади во всем Париже… Я надеялась, что вы уступите мне этих лошадей – пару вороных каретных – и исполните мою просьбу…

Гордая улыбка заиграла на губах мадам Мюзар.

– Я не торгую лошадьми, маркиза, – холодно отрезала она, – вообще, я никогда не продаю лошадей, на которых сама езжу, а тем менее эту пару, от которой не отказался бы даже император. Я купила этих лошадей, потому что хотела иметь самую лучшую упряжку в Париже. Очень жаль, что я не могу исполнить вашего желания, ведь мне было бы так приятно быть вам полезной.

Маркиза опустила глаза с выражением обманутой надежды и смущения.

– Я, признаюсь, знала очень хорошо, что вы не торгуете лошадьми, – сказала Антония, – однако надеялась, что вы, быть может, сделаете одолжение иностранке.

Мадам Мюзар покачала головой, слегка пожав плечами.

– И притом, – продолжала гостья, – я подумала, что предстоящая война, которая, быть может, разрушит все эти блестящие надежды на праздник всемирной выставки, побудит вас уступить мне своих прекрасных лошадей, которых в случае войны я взяла бы с собою в Италию.

Хозяйка дома с изумлением уставилась на нее.

– Вы говорите о войне, – сказала она. – Не понимаю, о какой – кажется, во всем мире царствует глубокое спокойствие.

– Да, так кажется, – отвечала маркиза, с поразительной естественностью принимая самый простодушный вид. – На самом деле, конечно, Франция не будет непосредственно замешана, но честь обяжет императора защитить Голландию…

Госпожа Мюзар вся превратилась во внимание. Ее проницательный взгляд пожирал улыбающееся лицо болтавшей с нею дамы.

– Защитить Голландию? – спросила она. – От кого? Кто угрожает Голландии?

– О боже мой! – воскликнула Антония, ломая руки. – Когда в Берлине узнают о происходящем, то, без сомнения, примут надлежащие меры, и бедная Голландия…

– Но, ради бога, в чем же дело? – вскричала мадам Мюзар нетерпеливо. – Вы почти пугаете меня, маркиза, своими домыслами о войне! – продолжала она с улыбкой, мгновенно овладев собой.

– Домыслами? – переспросила гостья, притворяясь оскорбленной сомнением в ее знании политических дел. – Это не домыслы. Разве вам не известно, что голландский король хочет продать императору герцогство, небольшое герцогство с важной крепостью… – Антония сделала вид, будто старается припомнить название. – Там еще есть большой дворец с прекрасными садами, в котором жила Мария Медичи. Люксембург… да, Люксембург! И если Бисмарк узнает об этом тайном торге, – а он уже кое-что слышал о нем, – то война неизбежна.