Евсения

— Что, дочка? — с заветным придыханием отозвался мужчина. — Что он?

— По-моему, он сменил транспорт, — не размыкая век, пробормотала я. — Я вижу нутро другой кареты. В прошлой обшивка была серая и гвоздики цветочками. А здесь… коричневая и затрепанная вся. А еще попутчица у него напротив другая. А окно опять занавешено, — и, вздохнув, открыла глаза.

— Нутро… — повторил, принимая у меня пратик, Хран, а потом, неожиданно, расплылся. — Ну так, по этому тракту сменить пассажирский экипаж можно лишь в двух местах. Одно мы недавно проехали. Второе — Разделиха. Будет, примерно, часа через три. Все нормально. Двигаем дальше, — и потянул поводья коня. А когда мы скоро потрусили по прежним колеям, решил развить «магическую» тему. — Скажи, чему научилась то у Абсентуса? Любоня писала, ты все поиском гармонии занималась.

В его вариации это звучало примерно так же, как если бы я озаботилась поиском пропавшего коромысла. Поэтому мне, вдруг, стало и смешно и грустно:

— Ну да, гармонии, — дернула я плечами. — Состояния равновесия между собой и окружающим миром. И иногда даже получалось. А еще научилась метать боевые шары и создавать световые. Кое-что вещать. Так, по мелочи. Вещание вообще, сложная процедура. А воспроизводить съедобное даже некоторые аланты не решаются. И мне еще «подвалы» не удаются. Абсентус сказал, что мой случай, это, как дерево, растущее из одного ствола, которое потом раздваивается. В итоге получается, что некоторые ветки, то есть, способности, находящиеся внутри, между стволами, не так развиты как те, что снаружи. Да и вообще стволы с тех сторон почти голые. И еще он сказал, что моя магия очень схожа с алантской, ведь мне не нужно пользоваться заклятиями и знаками, как магам. Но, это — от дриад. Они тоже ими не пользуются. Меня всем знакам волхв научил. Это — его магия.

— Понятно. Интересно, значит, жила, — подвел он итог. А мне очень захотелось задать, наконец, свой главный вопрос:

— Хран, скажи, как Стах? Ему, правда…

— … плохо? — прищурился на меня мужчина, но, тут же ответил. — Живет, правит, ругается с Киром. Здесь, как и прежде. Это я — про Кира. Что же до другого, — вдруг, замолчал он. — А ты знаешь, зачем я в Медянск вернулся?

— Зачем?

— Сведения о тебе собирать, — засмеялся Хран. — Уж больно ты его заинтересовала своим посылом.

— Ну, — в ответ скривилась я. — Мои «посылы» и раньше такой же «успех» имели. А здесь — виновата. Не сдержалась.

— Еще бы. После такого-то… комплимента, — уже откровенно захохотал он, а потом, протерев глаза, вдруг, выдохнул. — Ох, дочка, поверь моему немалому опыту — в этой жизни все можно исправить, кроме смерти, конечно. Что же

касается твоего… поступка, то здесь, не стоит валить на свои плечи всю за него вину. Макарий с Кириакосом тоже приложили лапы. Макарий вообще, мужик умный. Да только, как алант, страдает одной их болезнью — «высотной». Не слышала такое выражение от Абсентуса?

— Нет.

— Это когда с высоты своих алантских столетий начинаешь смотреть на других, как на копошащихся внизу мелких букашек. А с такой позиции очень сложно все хорошо рассмотреть. Вот он и недооценил вашу со Стахом «привязанность». За что сам сейчас, наверняка, много раз покаялся. Он ведь тоже понял, что Сивермитис наш не вполне владеет собой. Что же касается Кириакоса… Он всегда был чрезвычайно осмотрительным… По жизненной иронии, в Стахе, при его двух ногах, гораздо больше от кентавра, чем в его четвероногом братце. Хотя, как правитель, Кир был бы хорош. Именно по этой же причине. И это еще одна жизненная ирония.

— А Фрона как поживает?

— Фрона? — с прищуром уточнил Хран. — Ну да, была у них «легкая завитушка». Это так Стах подобные отношения называл. Да только он еще до отъезда за подковой понял, что «сложных узоров» из нее не выйдет. Уж очень они разные. Что же касается остального, тут Тишок, конечно, дал маху. Перетрусил. Ведь Макарий на нее давно с прищуром глядит. А после того, как Сивермитис Зиновий почил, главный Фронин заступник, можно было так ей хвост прищемить. Ну да, думаю, и здесь тоже еще не все потеряно — словим Луца, а уж он точно на нее выведет, — зло усмехнулся Хран, а потом глянул на меня. — Только ты мне пообещай, дочка, что со мной — до самого конца.

— Конечно, до конца. Это же Я тебя с собой позвала?

— Евсения, до самой Тинарры.

— Хорошо.

— До очей Сивермитиса…

— Почту за честь, — не очень уверенно заявила я, однако, Хран сделал вид, что вполне удовлетворен:

— Судьба, Евсения, она, не всегда прямая, да ровная. Иногда такие кренделя выписывает, а потом возвращает на точку отсчета.

— Ага. Сложные узоры… — и мне, вдруг, после слов Храна сделалось так на душе тепло. Будто, на самом деле — помотает по кривым и в конце пути обязательно выбросит в нужном месте. И в этом нужном месте мне улыбнутся, заглянут в глаза и скажут: «Ну, здравствуй… любимая». Ведь, мне больше ничего от Него и не надо, кроме лишь этих самых слов. И пусть, мотает за них, сколько угодно… — А-ай, Кора! А вот ты со своими «кренделями» заканчивай, — смеясь, натянула я поводья…