Эвтаназия? Эвтелия! Счастливая жизнь — благая смерть

Райский запрет в конечном счете следует понимать как строгое родительское предупреждение. Родители беспокоятся за несмышленышей и ограждают их от опасностей запретами: не делай этого, не делай того, держись за руку, когда мы переходим улицу… При этом старшие надеются: дети подрастут и сами поймут, что все запреты и кара за непослушание — к их же пользе.

Составителям Библии Бог представлялся, должно быть, именно таким любящим и заботливым родителем. Однако вряд ли они предполагали, что два-три тысячелетия спустя люди, ссылаясь на это библейское предание, по-прежнему будут считать беспрекословное повиновение добродетелью. Ведь дети и в ту пору, наверное, не слишком уж отличались от нынешних: росли-подрастали, и наступала пора, когда они добивались самостоятельности. Однако мудрецы не могли не понимать, что и человечество в целом, пусть медленно, но тоже будет взрослеть, и потому вложили в миф об изгнании из рая глубокий смысл: в один прекрасный день род человеческий достигнет такой степени развития, когда окажется способным самостоятельно мыслить и принимать решения. Вместо того чтобы по-прежнему полагаться лишь на инстинкты — то есть заложенные в нас Создателем предписания, веления и запреты, — станет жить по своему разумению; так подрастающий ребенок, чтобы стать взрослым человеком, вынужден отстаивать свою самостоятельность, поступая вопреки воле давших ему жизнь родителей. В библейском эпизоде о грехопадении тонко подмечено, как человек начинает обдумывать свои намерения, обсуждать их с кем-то или же с самим собой. Ева поразмыслила, а затем, прислушавшись к своему внутреннему голосу — голосу любознательности, — предпочла плод с древа познания.

Откуда мы пришли и куда идем?

Но была ли Еве действительно дана возможность выбора? Или этот библейский миф всего лишь метафорический ответ на непостижимую, неразрешимую в те поры загадку, о которой уже шла речь, а именно: как жизнью и смертью может распоряжаться один и тот же Бог. Пророки единобожия оказались в трудном положении, поскольку теперь уже нельзя было приписывать добро и зло разным божествам — противоборствующим, стремящимся обхитрить, победить друг друга. Поэтому в иудеохристианской мифологии большое значение приобретает свобода воли человека. Он волен выбирать между добром и злом.

На первых же страницах Библии мы встречаем Бога, создающего все и вся — Вселенную, универсум — из своей сущности. Бога, сотворившего человека по своему образу и подобию, то есть совершенным и — предположительно — неподвластным смерти. Поэтому для объяснения бренности человеческого бытия был необходим миф о грехопадении и последовавшем наказании за греховность — изгнании из рая.

Поскольку вся западная цивилизация строится на этих библейских преданиях, необходимо проследить, каким образом они, глубоко впитавшись в нашу культуру, влияют на отношение людей к жизни и смерти. Сейчас, по истечении двух-трех тысячелетий со времени их возникновения, нам необходимо подобрать ключ к истолкованию этих непреходящих ценностей мифов и метафор, основанных на мудрости древних.

На извечные вопросы «откуда мы пришли?» и «куда идем?» у каждой культуры есть свои аллегорические ответы в виде мифов. В иудеохристианской культуре это миф, а точнее мифы о сотворении мира, известные нам из первой книги Моисея, закрепленной на письме всего лишь две с половиной — три тысячи лет назад. До возникновения письменности в устной традиции этот миф существовал в разных вариантах, возможно, даже противоречивых. Таковы два варианта легенды о сотворении мира, вошедшие в свод Ветхого Завета.

Первый тридцать один стих Моисеевой Книги Бытия подробно описывает постепенное формирование мира — формирование по воле Божией, — начиная с возникновения неба и земли (то есть Вселенной) и вплоть до появления на земле человека. В первом варианте подчеркивается, что процесс сотворения происходит во времени: «И был вечер, и было утро: день один» — такими словами завершается пятый стих. И в дальнейшем временная протяженность сотворения мира подчеркивается пятикратным повторением выражения «и был вечер, и было утро» — со второго по шестой «день». Затем — согласно третьему стиху второй главы той же книги: «…благословил Бог седьмой день, и освятил его; ибо в оный почил от всех дел Своих, которые Бог творил и созидал». Стоит упомянуть, что составители Писания в этом случае воздержались от повтора «и был вечер, и было утро». Если не считать это ненамеренным, случайным упущением, тогда напрашивается вывод о том, что, по мнению библейских мудрецов, протяженность седьмого дня отличается от длительности первых шести. Можно предположить, что день седьмой — день, когда Господь Бог решил почить от трудов своих, — начаться-то начался, однако не был завершен.