Евтушенко: Love story

«“Конечно, нужно посмотреть Эйфелеву башню”, — сказал я жене. И вот мы идем — впереди брезжит эта очаровательнейшая, притягательнейшая железная дылда, а навстречу по мостику шагает большой негр: прямо как из сказки “Три толстяка” Олеши, — красивый, блестящий, а на нем лиловый, развевающийся шарф. Он шел не спеша и вдруг побежал по мосткам, что-то крича, а когда расстояние сократилось, я услышал: “Ев-ту-чен-ко!” По мере приближения руки его раскрывались, и в конце концов он крепко меня обнял, обхватил так, что мне стало не по себе. Чем же это я, думаю, внушил этому негру такую нечеловеческую, африканскую страсть? Он стал лихорадочно рыться в своих карманах, достал портмоне и извлек оттуда ламинированное стихотворение, которое — и это самое главное! — называлось “На мосту”. (Я написал его в 60-м или 61-м году, когда впервые попал в Париж.) Негр объяснил, что он сенегальский архитектор, работает сейчас в Дакаре, а в то время присутствовал на моем парижском выступлении — оно проходило в театре “Эгалите”, куда набилось восемь тысяч студентов. Между прочим, студенческая организация рвалась тогда устроить мне встречу с Брижит Бардо…»

Евтушенко нарасхват. Международный форум «За безъядерный мир, за выживание человечества», VII Международный конгресс «Врачи мира за предотвращение ядерной войны» — все это в Москве, и везде он. На конгрессе он, почетный гость, выступает с речью «Политика — это привилегия всех». Кстати говоря, Маша политики терпеть не может.

Всегда найдется женская рука. На сей раз это не было домашним властным руководством а-ля Галя Сокол. «Я открыл, что она страшно упряма и самостоятельна по характеру и не будет чеховской “душечкой”». Его прошлое ее не проглатывает, но обрастает плотью реальности.

Они идут вдвоем по Петрозаводску, видят в канаве полумертвого бухаря, Евтушенко протягивает руку помощи, страдалец распахивает зенки, узнает и запевает тягучую-текучую: «Хотят ли русские войны…» Маша говорит: вот чего тебе не простят твои коллеги.

На обложке мартовского (№ 9) «Огонька» за 1987 год — апофеоз поэтского братства: четверка звездных лиц. Это фото Дмитрия Бальтерманца Виталий Коротич, главред журнала, откомментирует задним числом, через почти четверть века: «…чтобы собрать на одну обложку “Огонька” Окуджаву, Вознесенского, Евтушенко, Беллу Ахмадулину и Рождественского, мне пришлось изрядно потрудиться. Их нужно было еще уговорить сфотографироваться вместе. То, что они были не разлей вода, — сказки». Беллы на том снимке нет. Сниматься пришла, но квартет не пополнила.

Печатая в «Огоньке» самых разных поэтов прежних эпох, для себя Евтушенко раз и навсегда установил:

Ремесленный вкус — не искусство.
Великий читатель поймет
и прелесть отсутствия вкуса,
и великолепье длиннот.

(«Надо бы поскупее…»)

Великий читатель все еще существует. Миллионные тиражи журналов, литературные споры на всю страну, интеллектуальные волнения вокруг «Детей Арбата» А. Рыбакова, выход сидоровской книжки «Евгений Евтушенко. Личность и творчество», статья Евтушенко в том же мартовском номере «Огонька» «И были наши помыслы чисты» — название по строчке Ахмадулиной, как будто они действительно опять все вместе, и автор ностальгически элегичен: «Костяк нашей “могучей кучки”, образовавшейся вокруг института, были Соколов, Рождественский, безвременно погибший Володя Морозов и я. Мы зачитывали друг друга стихами собственными и чужими, вместе выступали. Все мы, кроме Соколова, писали еще плохо, но, боясь сурового мнения товарищей, подтягивались, соревновались. Так я, оказавшийся в Литинституте уже широко печатаемым в газетах, очутился под градом целебнейших дружеских издевательств и постепенно начинал вылечиваться от газетщины».