Евтушенко: Love story

Безмолвствовал мрамор.
                                     Безмолвно мерцало стекло.
Безмолвно стоял караул,
                                            на ветру бронзовея.
А гроб чуть дымился.
                                        Дыханье из гроба текло,
когда выносили его
                                 из дверей Мавзолея.
Гроб медленно плыл,
                                  задевая краями штыки.
Он тоже безмолвным был —
                                               тоже!
                                                       но грозно безмолвным.
Угрюмо сжимая набальзамированные кулаки,
в нем к щели глазами приник
                                                  человек, притворившийся мертвым.
Хотел он запомнить
                                     всех тех, кто его выносил, —
рязанских и курских молоденьких новобранцев,
чтоб как-нибудь после набраться для вылазки сил,
и встать из земли,
                             и до них, неразумных, добраться.
Он что-то задумал.
                              Он лишь отдохнуть прикорнул.
И я обращаюсь к правительству нашему с просьбою:
удвоить,
                   утроить у этой плиты караул,
чтоб Сталин не встал
                                    и со Сталиным — прошлое.
Мы сеяли честно.
                             Мы честно варили металл,
и честно шагали мы,
                                       строясь в солдатские цепи.
А он нас боялся.
                            Он, верящий в цель, не считал,
что средства должны быть достойными цели.
Он был дальновиден.
                                    В законах борьбы умудрен,
наследников многих
                                    на шаре земном он оставил.
Мне чудится —
                           будто поставлен в гробу телефон.
Энверу Ходжа
                          сообщает свои указания Сталин.
Куда еще тянется провод из гроба того?
Нет, Сталин не умер.
                                 Считает он смерть поправимостью.
Мы вынесли
                    из Мавзолея
                                             его.
Но как из наследников Сталина
                                                    Сталина вынести?
Иные наследники розы в отставке стригут,
но втайне считают,
                             что временна эта отставка.
Иные
                 и Сталина даже ругают с трибун,
а сами
            ночами
                            тоскуют о времени старом.
Наследников Сталина,
                                     видно, сегодня, не зря
хватают инфаркты.
                                Им, бывшим когда-то опорами,
не нравится время,
                                  в котором пусты лагеря,
а залы,
                   где слушают люди стихи,
                                                                   переполнены.
Велела не быть успокоенным Родина мне.
Пусть мне говорят: «Успокойся!» —
                                                спокойным я быть не сумею.
Покуда наследники Сталина живы еще на земле,
мне будет казаться,
                                 что Сталин — еще в Мавзолее.

Стихи пафосно юношеские, далекие от совершенства, риторика в духе лермонтовской оды-инвективы «Смерть поэта», — да, и в 30 лет Евтушенко оставался юношей. Но образ телефонирующего упыря вытесан мощно.

Разразились шум и ярость в параметрах Вселенной.

Сюжет появления «Наследников» в печати довольно конспирологичен. Евтушенко передал стихотворение помощнику Хрущева В. Лебедеву, тот потребовал некоторой правки, на которую автор пошел, после чего Лебедев, на выезде в Абхазию, вовремя показал текст шефу — и «Наследники» полетели на военном самолете в Москву и приземлились на странице «Правды».

Первые последствия — самые смешные: группа партийных товарищей, не ведая об абхазской подробности, написала Хрущеву жалобу на главреда «Правды» П. Сатюкова (благородная седина, хороший костюм, галстук-бабочка), на предмет сомнительной публикации.

Так или иначе, ходил апокриф — Хрущев на цековском сборище сказал:

— Если Солженицын и Евтушенко — антисоветчина, то я — антисоветчик.

Время уплотнилось, события нарастают. В «Новом мире» (1962. № 11) напечатана повесть Солженицына «Один день Ивана Денисовича». Эхо публикации было беспримерным.

В декабре 1962 года Евтушенко знакомится в Доме приемов с Хрущевым и Солженицыным.

«…в правительственном Доме приемов я видел, как познакомились два героя двадцатого века.

Первый из них был Хрущев и второй — Солженицын.