Евтушенко: Love story

Ниже следуют стихи.

НА КОРАБЛЕ

Мы видели на подошедшем «Витязе»:
Стояли жены на причале, ждали —
Им с мужьями видеться
Пока не разрешали.

Тревожные и оробелые,

Глядели через волны пенные,
А там — врачи, халаты белые,
Корреспонденты и военные.

Мы говорили с кочегарами,

Простыми, свойскими ребятами,
С географами кучерявыми,
С геологами бородатыми.

Они держались, парни русские,

От нашей Родины вдали,
Когда на головы их русые
Дожди отравленные шли.

Они все ясно понимали

И паники не поднимали,
И драили на совесть палубу —
С нее смывали эту пагубу…

О, те дожди, дожди проклятые!

Их слишком много в эти дни,
И веют не простой прохладою, —
Прохладой смертною они.

Но мы хотим спокойной гордости,

Чтоб, нас плодами оделя,
Умылась не дождями горести, —
Дождями радости земля!

Евгений ЕВТУШЕНКО Борт «Витязя», 20 июня 1958 г.

Вряд ли все географы, упомянутые поэтом, были кучерявые, но срифмовано здорово, а сам факт нахождения на борту судна и быстрота реакции — узнаваемо евтушенковские. Стихотворение не перепечатывалось.

Он привозит стихи отовсюду, где бывает. Многописание — вторая натура, он просто не может не писать. Это тот художнический организм, которому необходима подпитка извне. Еще были живы Галактион Табидзе, Георгий Леонидзе, Симон Чиковани — «классики не только поэзии, но классики грузинского характера». Это была любовь на всю жизнь, он щедро писал о Грузии и переводил ее поэтов: сборники «Лук и лира» (Тбилиси, 1959), «Тяжелее земли» (Тбилиси, 1979), «Два города: Стихи. Переводы» (Тбилиси, 1985), «Зеленая калитка» (Тбилиси, 1990).

И в снах твоих медленных, Грузия,
сплошной вереницей даров
плывут виноградные гроздья,
как связки воздушных шаров…

(«Ты вечером с гор взгляни!..»)

О том же — его спутница и муза Белла Ахмадулина:

Сны о Грузии — вот радость!
И под утро так чиста
виноградовая сладость,
осенившая уста.

«О, институт, спасибо, друг, тебе»… — стихотворение благодарности своей alma mater, но не только: там появляется ценнейший плод — яблоко, которое значит больше, чем фрукт, оно — эмблема слова в другом его стихотворении: «Не важно — есть ли у тебя преследователи…»:

             Да будет слово явлено,
простое и великое,
                                    как яблоко
с началом яблонь будущих внутри!

Это будет написано позже, в 1959-м, и тогда же ему ответит гипотетическая героиня того институтского стихотворения:

Так и сижу — царевна Несмеяна,
ем яблоки, и яблоки горчат…

(«Несмеяна»)

Сравним. Ахматова:

Привольем пахнет дикий мед,
Пыль — солнечным лучом,
Фиалкою — девичий рот,
А золото — ничем.
Водою пахнет резеда,
И яблоком — любовь.
Но мы узнали навсегда,
Что кровью пахнет только кровь…

(«Привольем пахнет дикий мед…»)

Как раз в те годы в советскую поэтическую действительность придет эта пара — Ахматова и Цветаева. На Руси поэты ходят почему-то парами. Пушкин — Лермонтов, Тютчев — Фет, (кто помнит) Цыбин — Поперечный…

Сначала внутри Литинститута, а потом и шире, выйдя далеко за ограду литинститутского сквера, происходило еще одно, в клубке общего ристалища, творческое соревнование — Юнны с Беллой. Долгие годы эти две поэтессы были в глазах читателя неразлучны как сверстницы и соперницы. Юнна Мориц не была звездой Политехнического. Но Москва в 1958-м узнала ее «Кулачный бой», ходящий из уст в уста: