Ex ungue leonem: по когтю льва

— Per signum crucis! — тут же возвышала голос целительница. Она сейчас держала его душу в ладонях, все его порывы — злые ли, добрые, были ведомы ей. Она была поистине богиней. Капли целебной воды вновь разлетались над исцеляемым, все в солнечных искорках, и ложились на кожу холодными драгоценными камнями.

Лихорадка и голод истощали тело и спадали. Тогда новообращённый становился вместилищем пустоты. И в часы оцепенения осознание постепенно снисходило на него: этот холод, распространяющийся по телу, эта частица Бездны возле сердца — не чужды ни ему, ни миру. Они должны были быть естественной составляющий их тел, все должны были пользоваться этой силой, но хитрый Создатель сокрыл её от людей…

Чтобы они не стали равны Ему…

Чтобы они не познали Вечность…

Ульрик пробормотал это вслух, и Лира схватила его за руку:

— Что ты сказал? Повтори!

Он повторил — и она прижала к его губам распятие. Это прикосновение новообращённый ощутил, как ожог.

— Этой идеей заражаются все вампиры, наверное, она и лежит в основе вампиризма. Но она подменена! Неужели не видишь? То, что может дать тебе проклятие carere morte, и Бездна, вся Бездна — совершенно не равны! Возможности carere morte — это малая часть возможностей, даруемых истинной Бездной. Кроме того, вампиры скованы серебром и солнцем, а настоящие дети Бездны не должны быть скованы вообще ничем! Знаешь, кто дал мне это знание?

— Макта?

— Макта! Он научил меня, а я научу тебя. Вместе мы поймём, как овладеть всей силой Бездны! Только не поддавайся проклятию carere morte! Это участь раба, а я научу тебя, как стать богом.

— Богиня…

Но день прогорел, новые сумерки спустились на землю, а его снова мучила лихорадка.

— Лихорадка — это хорошо, — шептала Лира в перерывах между чтением «Крестного знамения». — Она означает, что твоё тело борется с проклятием. Нужно добиваться, чтобы периоды лихорадки длились дольше, а время оцепенения, когда твоё тело пожирается проклятием, наоборот, сокращалось. Но пока я не вижу положительных изменений… Ты слышишь меня?

— Да, да!

— Ты хочешь стать вампиром?

— Леди… Я по-прежнему сжимаю кинжал, чтобы, если голод прикажет мне броситься на вас…

— Тем не менее, пока у нас ничего не получается!

— Но вы исцеляли прежде…

Она горько усмехнулась:

— За минуты. Обычно, до развития лихорадки. Я сильный целитель, все говорили. Но сейчас я не могу ухватить нить, чтобы вывести тебя. Словно и нет этой нити… Ты очень странный, Ульрик!

— Митто сказал, меня искалечили убийства смертных.

— Я знаю, знаю! — её лицо сделалось злым.

На следующий день начался кризис. Приступы лихорадки стали краткими, но чрезвычайно бурными. Тело билось в судорогах. Сознание всё чаще оставляло юношу. Это были необычные обмороки — долгие погружения в пустоту, где единственным ясным ощущением был голод вампира. И, придя в себя, Ульрик каждый раз со страхом ожидал увидеть мёртвую обескровленную девушку на полу. Но Лира сидела у его постели, всё такая же красивая, несмотря на бессонную ночь, и всё такая же холодно-спокойная. Скорым речитативом она читала одну и ту же молитву, древние слова эхом отдавались у него в голове.

— Слова… Я понял! Это и есть… нить! — выдохнул он в полдень и вновь лишился чувств, на этот раз, надолго. Когда новообращенный очнулся, стояла глубокая ночь. Лира читала всё ту же молитву, но лихорадка уже не туманила разум. И холода, расползавшегося от сердца, больше не было.

Увидев, что больной открыл глаза, Лира улыбнулась:

— Вот и всё…

— Всё?! — с ужасом переспросил юноша: ему представилась могильная плита с его именем.

— Ты исцелён.

Он ощупал грудь, не веря. Кожа была тёплой, и сердце билось сильно, мерно.

— И рана на спине затянулась: полезная часть проклятия carere morte…

— Леди Лира, вы совершили чудо!

Она без обычной усмешки приняла эту лесть:

— Действительно, чудо! Я ещё не видела, чтобы заражение протекало столь стремительно и бурно, и так же быстро проходило без следа! Как будто за твою душу боролись две равные силы: светлая и тёмная.

— Но ведь так со всеми, — он взял её за руку. — Светлое и тёмное вечно ведут борьбу в наших душах.

Лира печально покачала головой:

— Нет, не так! Люди вольны сами выбирать сторону. А ты — нет. Выбор уже сделали за тебя. Как и за меня… Нам не дано права решать, и в этом мы похожи, Ульрик.

— И какую же сторону выбрали за нас?

Лира робко улыбнулась и погладила его руку:

— Ты исцелён, я тоже. Видимо, светлую…

Мгновение Ульрик смотрел на девушку, заворожённый её красотой, потом смутился:

— Простите, леди Диос, что задерживаю. Вам нужно отдохнуть, вы провели со мной больше суток!

Непонятные искорки плескались в её зелёных, холодных глазах. И Ульрик, глядя в них, вновь начинал чувствовать боль — боль от близкого присутствия carere morte…

— Вы можете звать меня Лира, — чётко, раздельно проговорила бывшая вампирша.

«Лира» — это имя оживило ужаснейшие воспоминания, и тень их отразилась на его лице. Лира заметила это и отвернулась.

— Вижу, вам оно не нравится. Что ж, придумайте другое, — не подумав, бросила она и поднялась, устало пошла к двери.