Exegi monumentum

Проводил я Людмилу Александровну до лифта: вошла, мне изящно махнула; двери сдвинулись, словно занавес в финале какой-нибудь... Драмы? Комедии?

Я вернулся. Решил погадать.

На столе Борис Пастернак.

Я напрягся, сосредоточился. И спросил поэта, что он думает обо всем проис­шедшем.

И раскрыл наугад.

Он ответил классическим:

В кашне, ладонью заслонясь,

Сквозь фортку крикну детворе:

Какое, милые, у нас

Тысячелетье на дворе?

Эх, подумалось мне, гоняли, гоняли поэта. Донимали: нежизнен, мол, отрешен от реальных проблем. И шпыняли его именно этими строчками.

А они-то как раз и оказались наиболее жизненными из всего, что кто бы то ни было мог бы сказать сегодня.

Какое, милые, у нас тысячелетье на дворе?

В самом деле, какое?