Extremes. На пределе

От брюк ничего не осталось, если не считать небольшого клочка, защищенного парашютными стропами. По всей правой ноге выше лодыжки кожа вздулась и покрылась волдырями. Левая нога была почти в таком же состоянии, только на бедре сохранилась относительно неповрежденная полоска. Руки с нижней стороны обгорели до локтя, с запястий и кистей свисали черные лоскуты кожи. Голова и шея тоже точно побывали в аду, глаза превратились в щелочки. От носа почти ничего не осталось.

Кое-как несчастный проковылял через поле, добрался до калитки и принялся звать на помощь. «Летчик ВВС, — прохрипел он. — Мне нужен врач».

***

Согласитесь, трудно держать в руках стакан с горячим чаем. А ведь температура чая всего на каких-то пять-десять градусов выше нормальной температуры тела. Не очень-то много, учитывая, как далеко простираются пределы человеческой выносливости. В основе ощущения, заставляющего вас скорее отдернуть руку от стакана, лежит работа умной рецепторной системы: сплетения белков, соединенных с ионными каналами, открывающимися и закрывающимися в зависимости от температуры, переводят тепловые сигналы в болевые ощущения. Казалось бы, странно, что человеку — любознательному существу, в природе которого заложен интерес к исследованиям, — поставлены такие жесткие ограничения в виде чувствительности к минимальным колебаниям температуры. Однако белки, из которых состоят тепловые рецепторы, точно так же, как и все остальныем белки человеческого тела, от пищеварительного тракта до структур ДНК, начинают разрушаться уже при температуре 45 °С — это порог, за которым в организме начинаются термические повреждения. По мере повышения температуры клетки теряют способность к самовосстановлению, кровь в сосудах сворачивается, в тканях начинаются необратимые изменения, что со временем приводит к смерти — и это при температуре около 60 °С. При горении же авиационного топлива в насыщенной кислородом среде температура может превышать 1000 °С.

***

Том Глив проснулся под кроватью в полной темноте. Невдалеке слышались разрывы бомб. Он находился в больнице городка Орпингтона в разгар воздушного налета — кровать в таких случаях становилась импровизированным бомбоубежищем. Летчик выжил, но у орпингтонских врачей почти не было опыта лечения таких тяжелых ожогов. Его раны обрабатывали растворами генцианвиолета и танина: первое вещество применялось как антисептик, а второе — как своего рода повязка для покрытия раневой поверхности, способная укрепить кожу и создать защитную преграду для микроорганизмов. В лечении обширных и тяжелых ожогов оба средства как минимум малоэффективны. Более того, они вызвали рубцевание и привели к развитию инфекции. Повязки из сухой марли и бинтов моментально прилипали к мокнущим ранам и срывали кожу при перевязках.

Разумеется, в таких условиях развился сепсис, и Глив много дней провел в беспамятстве и лихорадочном бреду. Однако его организм продолжал бороться. Через несколько долгих недель было принято решение перевести его в Ист-Гринстед, в госпиталь королевы Виктории — клинику, известную своими успехами в области пластических и восстановительных операций (под руководством хирурга Арчибальда Макиндоу).

Санитары, прибывшие, чтобы подготовить Глива к перевозке, облачили его в полную военную форму, содрав при этом повязки с нежной, только начинающей подживать кожи. Сам факт, что врачи Орпингтона допустили подобное обращение с больным, отражает их непонимание природы ожогов и неумение с ними справляться. Но наконец после мучительных тридцати километров дороги Глива вверили заботам Макиндоу и его медицинского персонала. Начался этап восстановления и реабилитации.

***

Третье отделение госпиталя королевы Виктории представляло собой деревянный барак, крытыми переходами соединенный с основным госпитальным корпусом. Здесь находились молодые люди, обезображенные огнем: в 1940 году бóльшую часть таких пациентов составляли пилоты «харрикейнов».

В конце барака имелась пристройка, где располагалась ванна. В ней циркулировал теплый слабосоленый раствор. Ванна была проточной, так что раствор постепенно — со скоростью примерно галлон в минуту — заменялся свежим. После ванны больные обсыхали, стоя обнаженными под большими нагревательными лампами, чтобы избежать травмирующих прикосновений полотенца. В эту ванну, прозванную пилотами «водолечебницей», и погрузили несчастного Глива сразу же по приезде.

Тревожился он напрасно. Впервые за все время его раны оказались промыты как следует, а присохшие бинты отмокли и были унесены током воды без повреждения кожи. После купания на очищенные ожоги наложили повязки из марли, пропитанной вазелином: изобретение доктора Макиндоу, позволяющее прикрывать рану и в то же время не давать бинту прилипать к ней.