Ежедневник на этот год

Конечно, она скучала, пускай это банальное опошленное слово и не передает того, состояния, испытываемого человеком в определенные промежутки времени, для Тамары Игоревны все больше затягивающиеся. По-своему, все мы скучаем, не ощущая перемен в жизни, отсутствие приветливых лиц на празднестве, просиживая вечера с книгой наедине у окна, чувствуя, что есть прекрасная необходимость раз и навсегда покончить с чем-то, но не находя для этого, увы, ни времени, ни возможностей. Так же и Тамара Игоревна: Глушенко не был идеальным для нее мужем, более того, насколько я мог судить о нем по вскользь брошенным о бывшем супруге фразам, о том молчании, что сопровождало его имя во всяком разговоре, он был весьма и весьма далек от идеала. Истинно мужское начало было им возведено в абсолютную степень в том числе, как я сумел понять, и мужской эгоизм, что с одной стороны притягивало, с другой же равнозначно отталкивало равно коллег и особ противоположного пола. Кажется, именно поэтому он едва ли мог иметь на стороне связи, отталкивающие черты его характера со временем перестала выдерживать и жена, и собственная дочь. Кроме того, у Глушенко, неуемная энергия которого была в основном сосредоточена на собственной фирме, в интимной жизни стала давать резкие сбои. Это привело к еще худшим последствиям в его отношениях с родными и подчиненными. Что же до Тамары Игоревны, то она попыталась завести интрижку на стороне, желая коренным образом изменить свою жизнь, но отношения закончились еще на стадии узнавания: мало кому хотелось встать на дорогу столь влиятельному и неуравновешенному человеку.

Никто более, кроме возможного несостоявшегося любовника, не узнал об этом, Тамара Игоревна вернулась в семью столь же незаметно и тихо, как и покинула ее, продолжая жить столь же уныло и незаметно для окружающих, до тех пор пока....

Она не любила рассказывать о себе, говорила обычно, что рассказывать-то, собственно ей и нечего. Но иногда, когда откровенность нашего разговора достигала некоего порогового значения, она откидывалась на спинку кресла ли, дивана ли, подбирала ноги под себя, и в такой позе легкой расслабленности начинала вспоминать. Но было это редко, за то дни, что мы провели вместе в ее доме, подобное случалось всего раз пять: слишком мало для того, чтобы составить полный портрет Тамары Игоревны, но вполне достаточный для легкого эскизного наброска, немало говорящего о женщине, с которой мне довелось столь неожиданно познакомиться.

- Знаешь,... - так начинала она разговор о себе: порой бессовестно-интимный, порой закутанный завесой некоей тайны, которую мне еще предстояло разгадать. - Знаешь, я никогда не могла понять одного....

За этими словами могло последовать продолжение на часы, могло на минуты - короткий залп фраз и долгое молчание, точно она ждала моего решения, продолжать ли ей или остановиться вот так как есть, на полпути. Но я всегда молчал, боясь, что ответив, нарушу ту обстановку легкого флирта, что окружала нас в такие минуты.

Перед тем, как я переехал к ней в дом, она тоже сказала мне эту фразу. С той же интонацией, что и всегда, задумавшись на мгновение, и закончила: "... почему ты живешь, прости, все еще живешь в гостинице? Я не думаю, что это тебе удобно, скорее, напротив".

Я поддался, не мог не поддаться, ибо, несмотря ни на что, Тамара Игоревна была женщиной, умевшей повелевать, просить так, что ее просьбы могли быть только выполнены и выполнены охотно, с воодушевлением и искренним стремлением совершить обещанное побыстрее и уж конечно безо всякого недовольства, свойственного всем приказаниям. Я не мог отказать ей; она предложила оставить все как есть, я лишь забрал сумку с самым необходимым, а чемодан в номере гостиницы так и остался до конца оплаченных мною двух недель, уже наполовину пустым.

Я заметил тогда Тамаре Игоревне, что не слишком прилично протаскивать багаж мимо портье; мы воспользовались черным ходом, благо второй выход из гостиницы - со двора - оказался открыт. Погрузили распухшую сумку в багажник и отчалили, не замеченные никем, тем более любопытствующими, толпящимися в гостиничном холле. В машине мы ни с того ни с чего принялись бурно, страстно целоваться, я подумал тогда, что так, должно быть ведут себя Наташа и Антон при встрече.