Ежедневные заботы

Повести из цикла «Записки Лопатина» соединились и вместе с последней из них — «Мы не увидимся с тобой» — образовали роман «Так называемая личная жизнь». Повести эти возникали трудно, а составили цельное произведение, приобрели новое качество и форму легко, словно намагниченные части, неудержимо влекомые друг к другу, чтобы слиться в нераздельное целое.

В один из дней 1979 года Симонов завез и оставил для меня объемистую новую книгу. Я вернулся домой и прочел на титульном листе:

«Прототипу от просто — типа. Саше от Кости. 1941—1979».

Вечером он позвонил по телефону:

— Ну, как надпись?

— Да, уж…

— Теперь я тебе не должен?

— Наоборот, за мной сдача..

У нас издавна существовал «личный счет» — кто кому должен остроту, за кем, так сказать, ход. И мы оба прекрасно помнили движение игры. Блистательное остроумие надписи на книге было превосходящим ответом на мои «бычки в коробочке».

— Значит, я просто тип?

— Так!

— Значит, ты прототип?

— Ну, в этом, я еще не уверен.

— Значит, мы бычки в коробочке?

— Вот это точно.

— Значит, все в порядочке?

— Пожалуй.

Он был доволен. Цельный человек, он жил сполна каждой минутой. Порой мог радоваться меткой реплике едва ли не так же, как новому произведению. Любил полноценное проявление таланта, характера, убеждения, в какой бы так называемой мелочи оно ни обнаруживалось.

У него было хорошее настроение. Он радовался выходу новой книги, и он также радовался своей находке — удачной надписи на ней. Мелочей не замечает фанатик или тот, кто живет «начерно», ожидая «беловика» в неопределенном будущем.

— Так все в порядочке или нет? — настаивал он на точности ответа.

— Ну, не все, кажется.

— А что такое?

— Не болей, и будет все в порядочке.

— Болезнь — это форма жизни, — говорит после паузы Симонов.

— Не самая лучшая…

— Знаешь, она дает возможность сосредоточиться, подумать о том, о чем никогда не думал…

— Сосредоточение я признаю только как военный термин: «сосредоточить войска на плацдарме», «на исходных рубежах»… В остальном следует, по-моему, рассредоточиваться. Люблю дробное внимание, лучше видишь жизнь и не забываешь своих обязанностей, не говоришь: «Простите, важное дело не позволило мне…» Сосредоточенность можно оставить гениям и маньякам.

Я уводил разговор в сторону, в шутку, в пустоту. Не хотел поддерживать его сосредоточения. Он со своим звериным чутьем на интонацию, нюансировку слова, легчайшее ударение прекрасно все понял.

— Значит, ты бычок в коробочке? — вернулся он к прежнему.

— Угу!

— Значит, я просто тип?

— Да еще какой, — встрепенулся я, — ты лучший просто тип из всех возможных!

— Ну, обнимаю тебя.

— Обнимаю.

Он повесил трубку. Я долго сидел, держа свою возле уха.

Она издавала тягостные гудки отбоя. В голове медленно кружилась одна-единственная фраза, мысль, возникшая в тайной печали, афоризм, сложившийся насильственно: «Болезнь есть форма жизни».

Всемирно известный ученый, хирург Сергей Сергеевич Юдин писал в своих «Заметках о творчестве»: «…если нас огорчает и даже ужасает невозвратность однажды утраченного счастья, однократно полученной жизни, единственного друга или милой сердцу, то стоит уничтожить этот риск мгновенной потери содержания целой жизни — и пропадет все величие и святость жизни, ее прелесть, доблесть души и правда земли».

Как это грозно сказано!

И дальше хирург подкрепляет свои рассуждения образной мыслью Белинского: «Трагическое — это божья гроза, освежающая сферу жизни…»

Мудро, грозно, трезво-безжалостно, неопровержимо. И лишь бедное человеческое сердце не в силах согласиться с этой мудростью.

2

Сижу у своей елки и думаю, сколько еще полузабытого и дорогого может сверкнуть неожиданным огоньком на ее ветвях, стоит только потянуть ниточку из клубка памяти. Я не раз уже писал: память есть бесценный дар человеку, возвысивший его над всем сущим. Хранилища памяти — пантеоны бессмертия, рассеянные по всей земле. Только память сближает череду бесчисленных поколений и свивает эту бесконечную нить осмысленного существования.

Когда-нибудь не станет кладбищ и надгробий. В огромных залах будут вечно жить голоса ушедших, перевезенных Хароном на тот берег. Мемориальному компьютеру посетитель укажет имя, время жизни и смерти близкого или чужого человека, и умопомрачительная техника даст возможность вызвать из небытия его голос, услышать рассказ прожитой жизни, заветы, поучения.

Каждый человек оставит после себя историю своей жизни и размышления об ее итогах, и каждый сможет выслушать этот рассказ или получить его репродукцию.

Миллиарды жизней будут запечатлены вплоть до конца света. Но пока он не наступит, ничто не исчезнет из коллективной памяти человечества. Все останутся в ней — и праведники, и злодеи, и мы, грешные, люди своего времени, со всем нашим несовершенством, но верные долгу и веселые, оттого что, как там ни крутить ни вертеть, а дела человечества идут хорошо.