Ежедневные заботы

— Ее, пожалуй, можно почувствовать и в нашем диалоге, — откликнулся Ганча и добавил с тонкой усмешкой: — Но мы ведь не ссоримся. Значит, смягчение ее остроты возможно.

— Доктор Ганча, это, как у нас говорят, из другой оперы, — протянул я с оттенком укоризны. — Мы не ссоримся, конечно. Я у вас не работаю, вы меня не эксплуатируете, я не требую увеличения зарплаты, вы не грозите мне увольнением, я не покушаюсь на вашу прибыль, вы не вызываете карабинеров, я не намерен национализировать ваши заводы, вы пьете со мной граппу. Вы хотите деловых связей с нами, я охотно напишу об этом. Все более или менее ясно.

— Феноменально! Люблю откровенность!

— Извольте! Россия, по выражению Ленина, выстрадала марксизм. Вы думаете, Италию минует весь этот процесс?

— Нам необходимо национальное единение. Только оно способно оздоровить наше общество.

— Альмиранте хочет отменить классовую борьбу в рамках корпоративного государства. Но опыт уже был. Сегодня я заглянул в официальный справочник по Италии. Автор предисловия Анджело Саллицони, заместитель министра при президиуме совета министров, говоря о временах Муссолини, заметил, между прочим, что «в области внутренней политики фашизм лишь формально упразднил классовую борьбу». Цитирую точно! Справочник издан пять лет назад. Может быть, с тех пор кое-что изменилось в оценках? Но вы ведь сами назвали неофашизм блефом.

— Да, и могу повторить это не раз. — Помедлив, Ганча добавил: — Нам необходимо объединение христианских демократов, либералов и социал-демократов. Тогда дело пойдет…

На этот раз Ганча хорошо знал, о чем он говорит. Его желание-прогноз оказалось точным. Несколько дней спустя демохристианин Джулио Андреотти образовал новое итальянское правительство, поддержанное «центристской» коалицией именно этих трех партий, и заручился парламентской поддержкой республиканцев. Как мы знаем теперь, «дело пошло», и началось оно явным поворотом вправо, вызовом рабочему движению…

— Когда Ленин написал статью, о которой вы говорили?

— Еще до Октябрьской революции, в тысяча девятьсот двенадцатом или тринадцатом году, точно не помню.

Ганча вынул свою записную книжку…

Падали листки календаря. И время развеяло надежды моего собеседника на симпатичную ему коалицию. Правительство Андреотти проводило откровенно консервативную политику. Рабочий класс Италии не убоялся угрозы справа, резко выступил против бесчинств неофашистов и, опрокидывая «стратегию напряженности», громогласно выдвинул программу экономических и социальных изменений, призванных обновить политическую жизнь страны. Правительство Андреотти лишилось парламентского большинства и, имея от роду девять месяцев, подало в отставку. Кабинет полетел. «Поворот вправо» не удался. Политический курс реакции потерпел крах.

А тогда в городке Асти за ужином мы оба еще ничего не ведали о будущих событиях. Вернее, один из нас, Ганча, как я уже сказал, прекрасно ориентированный в закулисных парламентских комбинациях, неспроста предрекал правоцентристское правительство, но, конечно, не ожидал его хрупкой непрочности. Что же касается меня, то, не обладая даром ясновидения, я, как всегда, полагался на постоянные факторы общественного развития.

В тот вечер мы, исчерпав политические темы, посидели еще, поговорили о разных разностях. Даже рассказывали друг другу анекдоты. Ресторан опустел.

Мы уходили последними. На «моих Спасских» стрелки показывали четверть двенадцатого — как раз то время, когда кончаются и московские посиделки в заведениях такого рода. Обменялись адресами и телефонами. Он просил дать ему заранее знать, если я снова приеду в Италию, сказал, что позвонит мне тотчас, как окажется в Москве.

Я с удовольствием приму его у себя дома. Он занимательно рассказывает, хорошо слушает, он любезен, воспитан, любит серьезную музыку, обожает русский балет. Мне было с ним интересно, а под конец, когда мы говорили об итальянских коммунистах, о марксизме, — просто весело.

Весело от сознания, что крот истории хорошо роет…

Мы ехали обратно в Турин на машине из гаража Ганчи. Ее водитель — круглолицый, жгучий брюнет, словно прыгнувший с экрана из неореалистического фильма, — Сэржио Савино, уроженец города Потенца, потерял палец под плохо огражденным прессом на заводе «Мишлэн». Он впервые видит советского человека и очень смешно таращит глаза в мою сторону.

Сэржио взял с меня обещание послать ему открытку из Москвы. Он окончил всего три класса начальной школы. Дальше пришлось работать. Но его сестра хорошо грамотна, учит русский, переведет как надо, а он прочитает написанное товарищам. «Будет большой бум», — сказал он. Мы поговорили с ним о Ганче…

В Турин вернулся поздно. В «ночлежке «Фиата» все давно спали. Спал и отель «Рекс», спрятав за пышным названием мой неуютный узкий номер…

Кое-что о писателях