Вечером первая рота полка, так называемая «государева рота», построившись на вечернюю перекличку, просила у своего командира капитана Кашкарева заступничества. Это стало известно Шварцу, через него высшему начальству, и вся рота — 167 человек — была ночью отправлена в Петропавловскую крепость. Утром остальные роты вышли на плац беспорядочной толпой.
Что это, бунт?
В тревоге прискакал сам командующий гвардейским корпусом Васильчиков. На его приказ построиться солдаты, снимая фуражки, отвечали, что готовы перенести любые наказания, угодные начальству, но терпеть притеснения полковника Шварца больше не в силах, равно не могут и построиться, так как «государева рота» под арестом и пристроиться не к чему. Полк при всех офицерах и в полном порядке двинулся в крепость, желая находиться там, где была его первая рота.
Спустя некоторое время военно-судная комиссия, состоявшая из командиров гвардейских полков, признав ряд нижних чинов виновными в ослушании, вместе с тем определила и вину полковника Шварца «в том, что он не искал любви подчиненных и по необходимому от того следствию потерял доверенность как штаб- и обер-офицеров, так и рядовых, ослабив уважение к присвоенному ему чину; в самоуправстве и унижении привилегий, установленных в память военных доблестей; в производстве презрительных наказаний, на которые но давали ему права ни военные, ни гражданские узаконения». Военно-судная комиссия приговорила «полковника Шварца лишить живота».
Это был приговор людей суворовской школы, и он вызвал ярость гатчинцев во главе с Аракчеевым. Началась борьба. Она привела к тому, что Александр I расформировал весь полк, жестоко наказал нижних чинов, офицеров предал суду и разослал по армейским частям, а полковника Шварца лишь отставил от службы.
Решение императора, забывшего, благодаря каким достоинствам офицеров и солдат Кутузов привел русскую армию к победе, всколыхнуло во всей гвардии волну возмущения. Многие офицеры громко протестовали против несправедливости, но гатчинцы, как повелось, стояли ко двору монарха ближе, и указ императора остался в силе.
Через пять лет офицеры-декабристы вывели гвардейские полки на Сенатскую площадь.
Есть резон снова обратиться к Наставлению и отметить место, в котором его автор рисует образ офицера, старшего начальника, совсем не похожего на полковника Шварца ни в мирное, ни в военное время. Вот это место:
«Офицера дурного и распутного поведения в полку терпеть не должно… Офицер должен чувствовать в полной мере важность звания своего и что от него зависят поступки и поведение его подчиненных во время сражения. Когда офицер сумел приобрести доверенность своих солдат собственным примером и точностью речи, то в деле каждое слово его будет свято исполнено и от него люди никогда не отстанут; тех из нижних чинов, которые бы оказались боязливыми или непослушными, должно тут же удержать строгостью. Между же самих офицеров излишним считаю упомянуть про необходимые качества неустрашимости, ибо у нас, слава богу, такой дух всегда был, что тех, коих только подозревали, что меньше прочих имеют охоты драться с неприятелем, в полку уже не терпели».
Наставление требовало от офицеров точного служебного языка. Скажете: мелочь. Но в военном деле мелочей не бывает. Помню, мой брат Гриша, юнкер Владимирского военного училища в Петрограде, произведенный в прапорщики, приезжал на побывку домой, в Курск, и я, мальчонка, с восхищением рассматривал его прекрасный кортик, новенькие желтые ремни и слушал в кругу семьи его рассказы, а среди них и такой:
— Вот был случай у нас на курсе. Один юнкеришка предстал перед командиром и, приложив руку к козырьку, отрапортовал: «По вашему приказанию юнкер Нижегородцев явился». Командир посмотрел на него и так ответил: «Господин юнкер, э-э… запомните, что являются, во-первых, э-э… привидения в старых замках, во-вторых, э-э… образ любимой девушки в сновидениях, в-третьих, э-э… чудотворные иконы. Что же касается господ юнкеров, то они не являются, а, согласно принятой у нас форме, прибывают».
Красноречивое и точное обучение. Брат его помнил всю жизнь — всегда «прибывал», а не «являлся». Да вот и я, как видите, запомнил на долгие годы.
Точно сказано в Наставлении о роли морального фактора на войне и о значении нравственной силы примера, поданного офицерами. При чтении этого отрывка не забудем только, что в те времена войска еще не знали тщательного и надежного инженерного оборудования позиции, поля битвы, если речь не шла о крепостной обороне.
Саперных лопаток солдатам не полагалось, индивидуальных окопчиков не отрывали, траншей как военного понятия не существовало.
Воевали колоннами!
Высокой доблестью считалось хладнокровие под огнем в чистом поле, на виду у неприятеля. И тут были свои стихийные законы. Воронцов свел их в тактическую систему: