Ежевичная зима

Я вошла в кафе «Лаванто» и в это утро увидела его совсем другими глазами. Теперь я знала, что здесь, наверху, жили Вера и Дэниел. Я огляделась по сторонам. Студенты сидели перед своими ноутбуками, счастливые пары смотрели друг на друга поверх чашек с пышной пеной. Были ли здесь счастливы Вера и Дэниел?

Доминик помахал мне рукой из-за стойки, на его белой рубашке чуть выше кармана осталась пыль от молотого кофе. Он попросил бармена сменить его возле кофеварки и подошел ко мне.

– Спасибо, что позвонил.

– Как прошел вечер?

Я пожала плечами.

– Не слишком хорошо.

– Прости, – промолвил он, развязывая свой фартук и вешая его на крючок. – Хочешь поговорить об этом?

Я покачала головой, взглянув на витрину с выпечкой.

– Чего мне действительно хочется, так это одну из вот этих ячменных лепешек с малиной.

Доминик заговорщицки улыбнулся.

– Тогда давай достанем одну для тебя.

Он потянулся за щипцами, лежавшими на стойке, обошел ее и достал с витрины огромную лепешку.

– Ешь, – он протянул мне тарелку.

Я откусила кусочек, крошки посыпались у меня изо рта, но мне не было стыдно. Как приятно было вонзать зубы в плотную масляную лепешку!

– Так что ты нашел, Доминик?

– Идем со мной.

Мы прошли в заднюю комнату, и он указал на шкафчик с папками, стоявший у стены.

– Вчера вечером я просматривал кое-какие документы и нашел вот это.

Он достал помятый и пожелтевший конверт с оторванным уголком.

Я откусила еще кусок лепешки и поставила тарелку.

– Что это?

Доминик прислонился к стене.

– Посмотри сама.

Я аккуратно подняла клапан конверта, заглянула внутрь и вытащила сложенный листок бумаги и черно-белую фотографию. Хрупкий листок я отложила в сторону и поднесла снимок к свету. Он был старым, потертым, закругленные уголки обтрепались. На фото были мужчина и женщина, нежно обнимающие друг друга. Женщина, красивая какой-то застенчивой красотой, с подстриженными вьющимися на концах волосами и в простом платье с поясом на талии, с любовью смотрела на мужчину в элегантном костюме. Его улыбка, обращенная к ней, была полна обожания. Пара любила друг друга, это было очевидно. Любой бы это заметил. Неужели это Вера и ее муж, отец Дэниела? Я перевернула фото и увидела надпись на обороте. «Вера и Чарльз, март 1929 года, Сиэтл, танцевальный марафон».

Я удивленно посмотрела на Доминика.

– Танцевальный марафон? – Слова показались мне незнакомыми. – Ты представляешь, что это такое?

Доминик почесал макушку.

– Минутку… Помнишь ту сцену из фильма «Эта прекрасная жизнь»[5]? Там, где они танцевали и…

Я мгновенно оценила то, что ему знаком этот фильм, один из моих любимых.

– Да! – сказала я. – Они еще упали в бассейн под танцплощадкой.

– Точно, – отозвался Доминик. – Думаю, это и есть танцевальный марафон. Я читал о нем в одном романе. Люди пытались танцевать как можно дольше, пока не падали от усталости. Они танцевали ради призов: наличных денег, бесплатных товаров, всего такого. Иногда они танцевали несколько дней подряд.

– Дней?

– Да, помню, тот персонаж, о котором я читал, в конце стер ноги в кровь.

Я снова посмотрела на снимок молодой пары и задумалась о том, что произошло в вечер танцевального марафона. Фото было сделано до рождения Дэниела. Была ли Вера счастлива тогда? И кем он был, этот Чарльз? Как фотография оказалась здесь?

Я провела пальцем по ее ребристым краям и вспомнила коробку с семейными снимками, которые мне удалось забрать из дома бабушки перед тем, как она переехала в дом престарелых. Тетя Бет оставила их возле мусорного бака.

«Они все старые, черно-белые, – заявила она и махнула рукой так, словно смахивала стопку никчемных рекламных листовок. – Какие-то родственники, которых никто не помнит».

«Не надо, – я бросилась к коробке. – Не выбрасывай их, я их сохраню».

Пусть я не знала имен большинства моих родстенников с этих снимков, но мне казалось предательством отправлять память о них на помойку. Мысль об этом была для меня невыносима.

Я осторожно убрала фото Веры и Чарльза обратно в конверт, взяла пожелтевший листок бумаги и очень аккуратно развернула его, чтобы не порвать.

– Смотри, – обратилась я к Доминику, – это рисунок.

Фигурки на листе явно нарисовала детская рука. Я прищурилась, чтобы лучше рассмотреть сценку, нарисованную чернильным карандашом.

– Думаю, это двое детей и женщина, – я поднесла рисунок ближе. – Ты только взгляни на ее шляпу. В то время все женщины носили большие красивые шляпы. По-моему, это перья или, может быть, бант. Точно не скажу.

– У тебя отлично получается, – одобрил Доминик.

Я улыбнулась.

– У меня есть трехлетняя племянница, которая регулярно присылает мне по почте свои рисунки. Так что я в некотором роде профессионал.

Доминик подошел поближе и начал рассматривать рисунок, который я держала в руках.

– Думаешь, это нарисовал маленький мальчик? Это его рисунок?

Его рука коснулась моей. Моя кожа была сухой и стянутой, уставшей. Лучше бы я приняла душ! А то только провела щеткой по волосам и натянула бейсболку.

– Прошу прощения, – извинился он.

Я покачала головой, избавляясь от возникшей неловкости.

– Нет, я не думаю, что это его рисунок.

– Почему?