Ежик и Туманный Лес

Ежик подскочила и проснулась с бешенно колотящимся сердцем. Один из датчиков движения издавал резкие сигналы оповещения, и Ежик подхватила с колен плазмоган, высматривая ночного гостя. Туман слабо светился, разгоняя ночной мрак. Света было немного, его недоставало даже чтобы разглядеть границу, где туман становился непроницаем, но этого хватило, чтобы Ежик увидела того, кто явился к ней в ночи, и покрылась испариной от ужаса. С расстояния в метр, не больше, на нее смотрело лицо Белой Лошади. Ее длинные волосы плавали в воздухе, словно наэлектризованные, но было видно, что вокруг прядок струятся змейки сгустков тумана. Такие же змейки то исчезали в ее ноздрях и открытом рту, то выплывали наружу, словно дыхание в морозный день. Глаза Белой Лошади стали похожи на черные шарики на концах торчавших из глазниц стебельков цвета сырого мяса, в каждом глазу горела багровая точка, словно отражая свет пламени. Уши стали похожи на крылья летучей мыши и жили каждое своей жизнью, поворачиваясь в разные стороны, сжимаясь и раскрываясь, словно веер. Но самое страшное было не это. Страшно было то, что ее шея стала длинной, словно змея, и плавно изгибаясь меж молодых стволов, уходила вверх и в сторону, пропадая в темноте.

Ежик, стараясь не шевелиться, начала медленно наводить ствол плазмогана на это порождение ночных кошмаров. Глаза шевельнулись, посмотрев на оружие, и голова качнулась в отрицательном жесте. С трудом узнаваемым голосом голова Белой Лошади простонала-прошипела:

– Нет нужды, Ежик! Тебе не надо бояться меня, ты под защитой. Ты доказала, и теперь Она защитит тебя от любого живого. Но береги себя и жизнь в себе. Ты нужна принцу, а Им нужен Король. А теперь спи спокойно, в этом лесу теперь никто не посмеет потревожить тебя. И я пригляжу, подружка. – голова задергалась, застонала, туманные струйки вылетали изо рта и втягивались обратно, глаза на стебельках затряслись. Ежик догадалась, что Белая Лошадь смеялась. А потом голова очень быстро, почти молниеносно втянулась вверх, во мрак леса. Ежик сидела, всматриваясь в туман, со страхом ожидая, что чудовище снова вернется, но время шло, Белая Лошадь не появлялась, и в конце концов усталость взяла верх, и Ежик уснула, на этот раз без сновидений, и проспала до позднего утра.

На третий день пути она присела передохнуть у длинного невысокого корня, тянущегося в обе стороны на сколько хватало видимости и исчазающего в тумане. Она перекусила питательной пастой, попила воды и сидела, положив плазмоган на колени. Рюкзак, успевший натереть ей спину даже через скафандр, стоял рядом. Отдыхая,Ежик с интересом наблюдала странное поведение тумана. Он накатывал ей на ноги, обвиваясь словно змея, потом вытягивался в сторону, волной откатываясь от нее. За все дни, проведенные на планете, она еще ни разу не видела, чтобы туман вел себя так странно. Ежик встала, забросила плазмоган на плечо, и тут рядом с ней в землю ударился шарообразный предмет с такой силой, что полностью зарылся в грунт. Потом чуть дальше упал еще один, потом не меньше десятка. От удара с треском раскололся корень дерева и темный мячик, отскочив, чуть не угодил Ежику в стекло шлема, слегка зацепив откинутый светофильтр. Сверху снова зашумело, и Ежик бросилась прочь от опасного места, второпях забыв рюкзак. Прежде, чем она осознала, что случилось, она уже успела отбежать метров на шестьдесят, время от время шарахаясь в сторону от очередного упавшего мячика. Постепенно шум падающих плодов дерева (как поняла Ежик) стих, а туман надежно скрыл гигантский ствол из виду белесым одеялом. Ежик бросилась было бежать назад, но через пару минут ей показалось, что она бежит не туда, она побежала в другую сторону, и снова ничего. На свою беду, она не смотрела на компас, когда спасалась от падающих плодов дерева, и теперь совершенно не представляла, в каком направлении остался ее рюкзак. Там были все припасы и вода, там были воздушные фильтры, там были ее и Медвежонка жизни. Ежик бегала в тумане, пытаясь найти тот корень минут пятнадцать, потом обессиленно села на землю и тихонько заплакала от отчаяния. Ведь она почти уже дошла, но без сменных фильтров ей оставалось жить часов десять, не больше.