Ежов. История «железного» сталинского наркома

Что большинство наших людей знало до конца восьмидесятых годов о Льве Троцком, Григории Зиновьеве, Григории Каменеве, Николае Бухарине, Алексее Рыкове? Двурушники, шпионы, фашистские наймиты, провокаторы, вредители, вступившие в партию, чтобы в угоду мировой буржуазии разложить ее изнутри. Только так можно было воспринимать их, читая газеты тридцатых годов. Во всех учебниках истории, даже после XX съезда КПСС, имена этих людей упоминались лишь в тех случаях, когда они выступали против политики партии. Наверное, невозможно их полностью оправдать, но то, что это были соратники Ленина, принимавшие активное участие в революционной борьбе, а потом воспротивившиеся сталинскому диктату в партии, отрицать нельзя. Но политическая литература и периодика довоенных лет находилась, главным образом, в спецхранах библиотек. Не было допуска даже к их фотографиям. С некоторых групповых фотографий их просто убрали, как, например, Троцкого и Каменева, запечатленных рядом с Лениным.

Ежова тоже убрали с фотографий. О нем вообще писали очень мало и при жизни, не считая пустых панегириков, и после смерти. Полвека в нашей печати не было никакой информации о Ежове. Казалось бы, закон «Осуждения памяти» сработал на имени, в течение двух лет наводившем ужас на жителей шестой части планеты, навсегда предав его забвению. Но история еще раз показала, вопреки своим «творцам», что ничто и никогда не должно забываться. Новации периода Михаила Горбачева позволили приоткрыть завесу над событиями тридцатых годов. В газетах и журналах стали появляться статьи о Ежове, в которых его не называли иначе как «палач», «убийца», «пигмей», «кровавый карлик», «карлик-чудовище». (Знакомое единодушие, только с другим знаком…)

Давно подмечено тяготение России к крайностям: есть только черный и белый цвет. Любая историческая личность — или ангел, или дьявол. Если бы меня спросили, когда я заканчивал школу: «Какие хорошие цари, а какие плохие?» — я бы, наверное, ответил: «Хорошие — Иван Грозный и Петр Первый: один русские земли объединил, а другой флот создал и Петербург построил; а плохие конечно же два Николая: первый декабристов повесил, Пушкина с Лермонтовым не любил, даже дуэли им подстроил, а второй революционеров преследовал и рабочих на Сенатской площади расстрелял». — «А Екатерина Вторая что хорошего для России сделала?» — «Хорошего? — изумился бы я. — Да она же великому революционеру Пугачеву голову отрубила».

И не моя вина в том, что я, как и мои сверстники, так примитивно рассуждал об истории. Чем кормили, на том и выросли. Так и получилось в нашей истории — одни цари великие, другие кровавые. И не только цари. Ленин с Дзержинским страну от врагов отстояли, в их честь и города названы, и памятники стоят, а Сталин с Ежовым народ истребляли — им позор и проклятие. Но так не бывает. У каждого человека, как говорил Александр Исаевич Солженицын, есть что-то и от дьявола и от ангела, и это проявляется в различных ситуациях. Не был великим гуманистом и борцом за справедливость Дзержинский, так же как патологическим садистом и законченным подлецом не был Ежов. Останься Николай Иванович на всю жизнь портным или слесарем наверное, и мухи бы не обидел.

О Ежове сохранилось очень мало сведений. Архивные материалы или в основной массе своей уничтожили, или надежно спрятали. Грифы секретности снимают у нас очень неохотно: как бы потом чего не вышло. За пятьдесят лет ушли из жизни практически все, кто лично знал Ежова. Написанное о нем в тридцатых было полнейшим официозом и не дает представления о «железном наркоме». За рубежом о Ежове тоже писали мало — слишком быстро произошли восход и закат его карьеры. Основные источники сведений о «сталинской команде», Троцкий и его окружение, не знали Ежова. Никто из высокопоставленных перебежчиков и невозвращенцев, вроде Бориса Бажанова, Григория Беседовского, Александра Бармина, Вальтера Кривицкого, Александра Орлова, тоже хорошо не знал Ежова. Дефицит информации порождает домыслы. Так случилось и с Ежовым. С легкой руки одного автора он осиротел в раннем детстве, но другой писал, что родная мать пережила Ежова почти на двадцать лет. Кое-кто из его биографов пишет, что молодой питерский рабочий Николай Ежов в толпе единомышленников в феврале семнадцатого громит магазины на Невском, однако по документальным данным — он солдат русской армии, служит в это время в запасных частях в Витебске.