«Я говорил уже, что никогда не мог примириться ни с чем тленным и преходящим, всегда жаждал вечного и только вечное казалось мне ценным… Her ничего более жалкого, чем утешение, связанное с прогрессом человечества и блаженством грядущих поколений… Мировая гармония, торжество мирового разума, прогресс, благо и процветание всякого рода коллективов — государств, наций, обществ, — сколько идолов, которым подчиняют человека или он сам себя им подчиняет. О, как я ненавижу это рабство! Проблема вечном судьбы стоит перед всяким человеком, всяким живущим и всякая объективация ее есть ложь… Думая о себе, я прихожу к тому заключению, что мною движет восстание против объективации, объективации религий и ценностей. Я окончательно преодолел в себе соблазны, связанные с историческим величием, со славой царств, с волей к могуществу. В этих соблазнах я никогда не мог стать вполне самим собой. Я сделал усилие освободить свой культ человеческого творчества ог этих элементов и направить его в другую сторону… Подлинное творчество человека должно в героическом усилии прорвать порабощающее царство объективации, кончить роковой путь ее и выйти на свободу к преображенному миру… Не только творческая мысль, но и творческая страсть, страстная воля и страстное чувство должны расковать затверделое сознание и расплавить представший этому сознанию объективный мир. Я удерживался в жизни, ни на что не опираясь, кроме искания божественной истины. Мое главное достижение в том, что я основал дело своей жизни на свободе».
Натуры, подобные Н. Бердяеву и Кришнамурти, призывают «жить в свободе», жить, «ни на что не опираясь», сделать «героическое усилие». Безусловно, они безжалостно встряхивают уснувшую на ходу «клячу истории», однако уместно спросить, кто еще, кроме них самих, может так жить? Кому на самом деле нужна свобода, истина, творчество? Может быть, в нормальной культуре (в условиях уравновешенной жизни) и свобода, и истина, и творчество — только идеалы, без которых, конечно, нельзя, но которые никогда (или почти никогда) не имеют места в реальности? Правда, нужно отметить, что в наше время самые разные люди все чаще начинают задумываться. В повести Надежды Кожевниковой «Елена Прекрасная» одна из героинь ведет с подругой детства такой разговор: «. Словом, может, это и истинные доблести, к которым я тебя призываю, но в том штука, что без них разваливается человек. Вот тут абсолютно убеждена. Дело, работа, желание о себе заявить, себя обнаружить и все связанные с этим потуги, постоянные, каждодневные… Но понимаешь, временами я путаюсь. Быть может, от усталости вдруг так пронзительно, как в детстве, обрыв чувствую, край. Шарик наш земной начинает казаться маленьким, легким, а жизнь собственная пушинкой. А может, осеняет, иные какие есть ценности, иные ориентиры? Добродетели, которым служишь, — а вдруг они мираж? Вдруг их для того только выдумали, чтобы у тебя отнять свободу? Понимаешь, совсем особую, о которой люди и представление потеряли?».
Кришнамурти не ограничивается простой констатацией культурной обусловленности человека, он утверждает, что подобная обусловленность есть механизм психологической защиты человека, способ сохранения его константности, позиции в обществе. Обусловленность ведет к тому, что «Я» человека отождествляется с чем-то вне человека — с ценностью, традицией, Богом. Важную роль при этом играет представление о времени (прошлом, настоящем, будущем). Перенося прошлое в настоящее и будущее, говорит Кришнамурти, человек разрушает и настоящее и свою жизнь.
«Переносить прошлое в настоящее, выражать движение настоящего с помощью слов, взятых из прошлого, это значит разрушить живую красоту настоящего… Мозг хранит память о вчерашнем дне, а это и есть традиция: он боится потерять ее, так как неспособен встретить новое лицом к лицу. Традиция становится оплотом нашей безопасности…
Разве все движение сознания не приводит к изоляции, к страху, к этой непрекращающейся борьбе за то, чтобы отличаться от других? Все это является частью желания самоосуществления, желания отождествить себя с чем-либо или утвердить себя в том, что вы есть…
Вы говорите — «мне хотелось бы жить в этом состоянии счастья, которое я пережила». Вы превращаете прошлое в некую актуальность настоящего и боитесь утерять его завтра. Вы построили цепь длительности, корни которой лежат в пепле вчерашнего дня. Ничто не может расцвести на пепле, а мысль — это пепел».