F 20. Балансировать на грани

— Аля, я никогда не причиню тебе вреда. У меня были причины поступить так, как я поступил. Давай сядем и спокойно обо всем поговорим.

— Тогда записка Пестрова имеет смысл… Боже, это было предупреждение! Предупреждение всем нам! — С каждой секундой я понимала всё больше. — Олег, ты убийца. Сумасшедший убийца, — трясущимися руками я полезла в сумку и достала из потаенного кармана клочок бумаги, протянула Олегу. Он прочитал, смял и засунул в задний карман брюк.

— Пестров был жертвой экстремального лечения, считающегося в наше время особо жестоким, его фантазии не имеют никакого отношения к действительности. Он писатель. Сказочник, не способный отличить реальность от безумия, в котором живет.

— Он просил тебя больше не убивать!

— Смерть Алины была необходимостью. Освобождением. И я жалею об этом, если тебе станет легче.

— Для кого освобождением? Для тебя от парализованной жены?

— Для нее от неподвижного тела. Аля, она просила меня. Она сама этого хотела.

— Мать твою, Олег, ты не Господь Бог, ты не можешь принимать такие решения! У Алины были родители, друзья. Тебе нужно было развестись с ней, оставить ее, но не убивать… Как ты посмел взять на себя такую ответственность?

— Посмел. Потому что я мог сделать это. Врачи так делают, берут на себя ответственность, принимают важные решения. А я был очень хорошим врачом.

— А если ты когда-нибудь решишь, что мне тоже пора на тот свет? — я пятилась к двери. — Если у нас будут дети, и те покажется, например, из-за проваленного экзамена, что жизнь этого человека отныне не имеет смысл?!

— Аля, ты несешь чушь. Пожалуйста, давай обсудим случившееся спокойно. Кроме Пестрова, я никому не рассказывал о том, что совершил и какие у меня были соображения, но я хочу поделиться ими с тобой. Ты же любишь меня. Аля…

Я была у входной двери, ожидая в любую секунду, что он накинется, как сделал это, когда я только зашла в квартиру. Но Олег не собирался нападать, держался на расстоянии пары метров, тянул ко мне руку, предлагая остаться, позволить ему выговориться. Или, точнее, запудрить мне мозги, оправдывая убийство.

— Аля, я же твой единственный, ты говорила мне только что. Пожалуйста, не бросай меня.

— Не подходи! Олег, не заставляй меня сочувствовать тебе. Ты навредил беззащитному, нуждающемуся в помощи человеку. Мне нужно побыть одной, не видеть тебя некоторое время. Как ты мог врать мне? — я смотрела на него, все еще такого родного и любимого, и меня лихорадило от понимания, что я больше никогда не смогу быть с ним. Ведь теперь ни о каком доверии не может быть и речи. А что мне тогда остается?

— Но Аля, разве бы ты была со мной, если бы знала правду?

— Никогда. Я тебя боюсь.

Олег

Она бросилась вниз по лестнице, словно я был чудовищем, способным причинить ей вред. Навредить моей Але. Ладонь обожгло от удара о стену, следом я уткнулся о шершавую поверхность лбом, и медленно съехал на корточки, царапая кожу, не соображая, что делаю.

Ее слова били больно, но по силе не могли сравниться с отталкивающим взглядом в ужасе расширенных глаз и резкими жестами, интуитивными блоками в виде растопыренных пальцев, направленных на меня ладоней, предупреждающими, что она не вытерпит моих прикосновений, что она не хочет, чтобы я когда-либо оказался рядом с ней. Никогда.

Бесы, что же я натворил?

Она не была готова к правде, я не успел ее подготовить, не смог объяснить ей так, как следовало. Гребаный придурок, зачем я рассказал ей об Алине? Кому нужна была эта правда?

Лучше лечь в больницу, повторно потерять себя, свой разум, свои чувства и эмоции, но получить возможность быть с ней. Понимая, что не достоин любви, я чувствовал, что согласен на сострадание и жалость, лишь бы не ненависть.

Что я делаю? Осознал, что стою на коленях у открытой входной двери и глухо стучу лбом о стену. Нужно догнать и сказать, что я солгал, что бесы внушили мне эти мысли. Да я сегодня же вечером лягу в психушку, поцелую в зад Игоря, или что там еще нужно сделать, чтобы он почувствовал себя главным… Да все, что его извращенной душе угодно. А сейчас догнать, и объяснить.

Вскочив, я кинулся следом, перепрыгивая через три ступеньки, не разбирая этажей и не обращая внимания на встретившихся и шарахающихся от меня соседей. Алю нужно догнать немедленно, пока она не наделала глупостей, пока не поверила в то, что я сказал.

Она была на первом этаже, звонила кому-то. Завидев меня, бросилась к выходу. Я следом.

— Аля, подожди, я все объясню. Аля, мне нужна минута!

Она не собиралась давать мне и доли секунды. Побежала по улице, маша рукой, стараясь поймать машину. Взъерошенная, рыдающая, какая-то худая и маленькая. Меньше чем обычно. Тонкие ноги-палочки в ботинках на широком каблуке дрожали, словно вот-вот сломаются. Когда она успела так похудеть? Куда я смотрел?